А говорит он следующее: «Этим утром я присоединился к целомукаравану шокированных, скорбящих и просто любопытных, объединенных стремлениемсовершить паломничество по живописному шоссе № 35. Не в первый раз вашкорреспондент потрясен, потрясен до глубины души разительным контрастом междукрасотой природы округа Каули и чудовищностью преступлений морального урода,живущего среди нас. Новый абзац.

Новость распространялась как степной пожар. Сосед звонилсоседу, друг — другу. Как выяснилось, ранним утром в полицейский участокФренч-Лэндинга позвонили по линии 911 и сообщили о том, что изуродованное теломаленькой Ирмы Френо лежит в развалинах бывшего кафе „Закусим у Эда“. И ктопозвонил? Может, добропорядочный гражданин, считающий своим долгом известитьполицию о страшной находке? Нет, дамы и господа, отнюдь…»

Дамы и господа, это репортаж с линии огня, это новости,которые пишутся в процессе совершения события. В такой ситуации опытномужурналисту не может не прийти в голову мысль о Пулитцеровской премии. О звонкев полицию Уэнделл Грин узнал от своего парикмахера, Роя Рояла, которогопоставила в известность жена, Тилли Роял. Последней позвонила Миртл Харрингтон.И Уэнделл оправдал доверие своих читателей: схватил диктофон и фотоаппарат изапрыгнул в свою колымагу, даже не поставив в известность редакцию «Герольда».

Все равно фотограф ему ни к чему: все фотографии он могсделать старым, но надежным «Никон F2A», который лежал на пассажирском сиденье.Непрерывное полотно слов и фотоснимков… объективный анализ самогоотвратительного преступления нового века… глубокое проникновение в сущностьзла… исполненный сострадания групповой портрет маленького американскогогородка… беспощадная критика неспособности полиции ответить на вызов, брошенныйпреступником…

Об этом думает Уэнделл Грин, надиктовывая абзац за абзацем вкассетник, который держит у рта. Поэтому неудивительно, что он не слышит рева мотоциклов,не замечает приближения Громобойной пятерки. Обдумывая особенно звонкую фразу,он бросает взгляд в боковое стекло и в ужасе видит буквально в двух футах отсебя Нюхача Сен-Пьера, несущегося на ревущем «харлее». Похоже, он что-то поет,если судить по шевелящимся губам.

Поет?

Что?

Нет, нет, быть такого не может. Нюхач Сен-Пьер скорееругается, как моряк в портовом баре. Уэнделл, который всего лишь следовалзаведенным с сотворения мира правилам своей второй древнейшей профессии,заглянул в дом номер 1 по Нейлхауз-роуд и справился у горюющего отца, какие тотиспытывал чувства, узнав, что монстр в образе человеческом убил и частично съелего дочь? Нюхач схватил журналиста за шею, обрушил на него поток ругательств ипроревел, что оторвет мистеру Грину голову, если тот еще раз попадется ему наглаза, а образовавшееся отверстие оприходует, как женский половой орган.

Именно эта угроза и заставляет Уэнделла запаниковать. Онбросает взгляд в зеркало заднего обзора и видит соратников Нюхача, заполонившихдорогу, как армия гуннов. В его воображении они размахивают черепами наверевках из человеческой кожи и кричат, что они сделают с его шеей после того,как оторвут голову. Все замечательные мысли, которые он намеревался озвучить,сохранить для потомков на пленке своего незаменимого кассетного диктофона,испаряются как дым вместе с грезами о Пулитцеровской премии. Болезненносжимается желудок, из пор широкого, мгновенно налившегося кровью лица выступаетпот. Левая рука дрожит на руле, правая трясет диктофон, как кастаньету. Егопервое и единственное желание свернуться в комок под приборным щитком ипритвориться человеческим эмбрионом. Накатывающий на него рев все нарастает, ончувствует, как сердце выпрыгивает из груди, словно вытащенная на берег рыба.Уэнделл верещит от страха. Рев угрожает снести с петель дверцы его «тойоты».

Но мотоциклисты проскакивают мимо, не удостоив его ивзгляда, и мчатся дальше. Уэнделл Грин отирает с лица пот. Медленно, с огромнымтрудом убеждает тело распрямиться. Сердце более не пытается выскочить из груди.Мир по другую сторону ветрового стекла, только что съежившийся до размеровмухи, обретает нормальные пропорции. Самоуважение распирает его, как гелий —воздушный шар. «Большинство его знакомых съехали бы с дороги в кювет, — думаетон. — Большинство обделалось бы. А Уэнделл Грин? Чуть притормозил, ничегобольше. Проявил себя джентльменом, позволил этим говнюкам из Громобойнойпятерки обогнать его. Когда имеешь дело с Нюхачом и его обезьянами, оставатьсяджентльменом — оптимальный вариант». Он жмет на педаль газа, не теряя из видууносящихся байкеров.

В правой руке диктофон, в котором по-прежнему крутитсяпленка. Уэнделл подносит его ко рту, облизывает губы и обнаруживает, чтосказать ему нечего: он все позабыл. Пустая пленка перематывается с бобины набобину. «Черт», — вырывается у него, и он нажимает кнопку «OFF». Легкостьслога, плавность речи исчезли, но беда не в этом. Последняя фраза, он этопомнит, являлась ключевой для, как минимум, пяти или шести статей,отталкивающихся от Рыбака и охватывающих… что? Эти статьи и должны былипринести ему Пулитцеровскую премию, точно, но о чем он собирался писать? Частьмозга, что готовила эту информацию, пуста. Нюхач Сен-Пьер и его гунны убиливеличайшую идею, которая когда-либо посещала Уэнделла Грина, и теперь Уэнделлне знает, сможет ли он ее оживить.

Что вообще делают здесь эти байкеры?

Вопрос подразумевает ответ: какой-то поганый доброжелательподумал, что Нюхач должен знать о звонке Рыбака по линии 911, и теперь этивыродки, как и он, несутся к развалинам «Закусим у Эда». К счастью, там должнособраться множество людей, и Уэнделл рассчитывает избежать встречи со своейНемезидой. Чтобы не рисковать, он держится от байкеров на расстоянии, используяв качестве прикрытия два автомобиля.

Машин становится больше, скорости снижаются; впереди байкерывыстраиваются в колонну по одному и едут вдоль цепочки автомобилей, ползущих ксъезду на проселок, который ведет к «Закусим у Эда». Держась в семидесяти иливосьмидесяти ярдах позади, Уэнделл видит двух копов, мужчину и женщину, которыепытаются заставить водителей проезжать мимо, не останавливаясь. Всякий раз,когда новый автомобиль останавливается у съезда, они машут руками, их губышевелятся.

Смысл жестов и слов Уэнделлу ясен: валите отсюда. Тех, ктоне понял, призвана убедить патрульная машина, стоящая поперек съезда. Весь этотспектакль Уэнделла не волнует: пресса автомагически получает доступ на такиепредставления. Журналисты — полномочные представители широкой общественности иимеют полное право проходить в запретные для этой самой общественности места. Вданном случае полномочным представителем выступает Уэнделл Грин, самыйзнаменитый журналист Западного Висконсина.

Продвинувшись еще на тридцать ярдов, он видит, что копы,охраняющие съезд с шоссе, — Дэнни Щеда и Пэм Стивенc, и уже не столь уверен,что ему удастся пробиться к развалинам закусочной. Пару дней назад на просьбуподелиться имеющейся у них информацией и Щеда, и Стивенc послали его кудаподальше. Пэм Стивенc известная сучка, профессиональная мужененавистница. Иначес чего женщине, которую природа ничем не обделила, подаваться в полицейские?Стивенc тут же завернет его… да еще получит от этого огромное удовольствие.