* * *

Москва, 1918

Стемнело. Мария Ильинична металась по столовой, от окна кбуфету, куталась в шаль, кусала губы.

– Была бы я верующая, как мама, молилась бы сейчас, но немогу. Нет. Не могу. Зачем он поехал один? Именно сегодня – один! Самраспорядился, чтобы в Питере приняли особые меры охраны высших руководителей,Феликса отослал в Питер! А здесь что, разве безопасно? На Михельсона, вгранатном цеху, он выступал совсем недавно. Зачем его опять туда понесло? Этоглупость, безответственность, это я не понимаю, что такое! Федор, ну почему вывсе время молчите?

Агапкин устал успокаивать ее. От валериановых капель онаотказалась. Он исчерпал все возможные утешительные доводы и повторял в десятыйраз, что на местах должна быть своя охрана. Районные комиссары обязаныпредоставить. Владимира Ильича встретят, и на Хлебной бирже, и на заводе Михельсона.

– Кто встретит?! Все митинги на сегодня отменены! Никого неждут, тем более его, Володю! Нормальному человеку может в голову прийти, чтотоварищ Ленин в такой опасный момент вообще без охраны разъезжает по митингам?

– У Гиля наган, он стреляет неплохо.

– Степа Гиль всего лишь шофер! Он хороший, добрый человек,Володе предан безгранично, однако трусоват и такой тугодум, знаете ли.

Федор не успел ничего ответить. Внизу, под окном, послышалсязвук мотора. Мария Ильинична перевесилась через подоконник.

– Да! Это он!

Автомобиль стоял у подъезда. В свете фар Федор увиделнесколько силуэтов, они вошли и стали подниматься по лестнице. Мария Ильиничнапобежала вниз, к ним навстречу, Агапкин следом за ней.

– Не надо, я сам. Только пиджак помогите снять, мне таклегче будет идти.

Снизу, через три пролета, голос вождя звучал гулко иотчетливо. Провожатые топали молча.

– Володя, что? – крикнула Мария Ильинична.

Вождь был бледен. Жилет расстегнут. Галстук съехал набок.Два незнакомых мрачных молодца поддерживали его под руки, Гиль шел позади, неспиджак, бережно, как младенца.

– Маняша, не кричи, ранен легко, в руку, – произнес Ильич итихо, печально вздохнул: – Это товарищи из завкома. Федор, помогите мне.Маняша, иди, приготовь постель. Товарищи, спасибо за помощь. Вы свободны.

Он довольно крепко держался на ногах, остаток пути,последний лестничный пролет, Агапкин лишь слегка поддерживал его под правыйлокоть. Товарищи молча затопали вниз.

– Левая рука, – прошептал он Федору на ухо, – очень больно.

– Три выстрела было, Владимир Ильич шел к машине, и вдругпах, пах, Владимир Ильич упал, я к нему… – стал быстро, возбужденнорассказывать Гиль.

– Степан, не болтайте, – перебил его Ленин, – звоните Бончу,потом идите к воротам, встречайте Надежду Константиновну. Подготовьте, скажите,раны легкие, жить буду, а то, чего доброго, хлопнется в обморок. Да что вывцепились в пиджак, бросьте его к черту.

Гиль убежал. Марию Ильиничну вождь выставил из спальни, селна кровать, стал кряхтя раздеваться.

– Федя, закрой дверь. Времени мало, сейчас сюда набежит тьманароду, докторишки. Слушай меня внимательно. Два ранения, оба слепые, но пуливытащить пока нельзя. Там какая-то ерунда получилась с револьвером, с наганом,маузером, черт знает, не помню. Потеряли его, умственные недоноски, потеряли всуматохе. Поэтому пули пока пусть сидят!

– Какие пули, Владимир Ильич? – изумленно прошептал Федор. –Куда вы ранены? Что все-таки случилось?

– Покушение случилось, вот что. Стреляли в меня. Стреляли. Яупал. Две пули. Одна вот тут, справа, в шее. Ну, помнишь, мы говорили?Счастливый ход пули! Вторая, допустим, в левом плече. Черт, как больно. Чтотам, посмотри!

Вождь сидел на своей узкой койке, голый до пояса, белокожий,рыхлый. Ни на безволосой груди, ни на спине, покрытой бледными крупнымивеснушками, Федор не заметил ни единой ранки. Левое плечо припухло, на нем былбольшой сиреневый кровоподтек. Федор стал медленно прощупывать руку, от кистивверх. Вождь морщился и тихо чертыхался.

– Владимир Ильич, кажется, у вас перелом плечевой кости.Пальцами пошевелите. Вот здесь больно? А тут?

– Везде больно! Все, не трогай больше, дай передохнуть.Перелом. Так я и знал.

– Нужно сделать рентгеновский снимок, гипс наложить.

– Завтра. Все завтра. Накрой меня. Холодно. Придумайчто-нибудь, чтобы не болело так сильно. Упал неудачно, со всего размаху, наруку, я же им не артист, не цирковой акробат, чтобы падать грамотно. И еще,честно тебе скажу, я до последнего момента боялся – вдруг возьмут, да и правдаукокошат товарища Ленина? Укокошат, с коммунистическим приветом. Яков – хитраябестия, что там у него в башке, один черт разберет. Ты все понял про пули?Маняше, Наде ни слова. В меня стреляли. Ранили в руку. Раны легкие, скоро всепройдет.

Ильич откинулся на подушки, закрыл глаза. Лицо его казалосьспокойным и усталым, словно он только что закончил важную тяжелую работу и былвполне удовлетворен результатом.

Чтобы сделать элементарную фиксирующую повязку на сломаннуюруку вождя мирового пролетариата, пришлось рвать простыню, резать тупыминожницами толстый картон канцелярской папки. За этим занятием застала ФедораМария Ильинична.

– Он меня к себе не пускает, ничего не говорит. Федор, чтовы делаете?

– Шину.

– Что? Перелом у него?

– Пуля раздробила плечевую кость, – пробормотал Федор ипочувствовал, что сильно краснеет, – ранения слепые. Жизненно важные органы незадеты. Пульс хороший. Не волнуйтесь, Мария Ильинична.

– Как же? Как не волноваться? Вы сказали ранения? Не одно?Сколько?

– Два. Всего два.

Она отвернулась и вдруг быстро, неловко перекрестилась. УФедора отчетливо прозвучал в ушах пьяный голос Мастера: «Хотите остатьсячистеньким? Не выйдет. Вам придется участвовать».

Вернувшись в комнату, он застал там Свердлова. ЯковМихайлович успел войти бесшумно, сидел на койке у ног вождя и что-то тихо,возбужденно говорил. При появлении Федора напрягся, замолчал на полуслове.

– Продолжайте, Яков, времени нет на такие долгие паузы, –жестко произнес вождь.

Но Свердлов молчал и смотрел на Федора. Пенсне блестело,губы побелели и сжались.

– Продолжайте! – повторил вождь.

Свердлов кашлянул, слегка передернул плечами, отвернулся отФедора и продолжил: