Клодия сжала мое запястье, оно саднило, как от ожога. Ябросил взгляд на дверь и решил, что лучше всего сразу уйти. Клодия противостояламне всем своим упрямством и железной волей, а в глазах женщины светилась та жерешимость. Если бы Клодия стала нежно умолять меня, уговаривать, я успел бысобраться с силами. Но в ее глазах застыло странное выражение безысходности, ихолодная маска не могла его спрятать. Я не мог уйти. И вдруг она отвернулась,точно все ее надежды рухнули. Я не мог понять, что с ней. Она опустилась накровать, склонив голову, молча смотрела в стену, ее губы шевелились. И мнезахотелось коснуться ее, объяснить, что она просит невозможного, попытатьсяхоть как-то притушить пламя, сжигающее ее изнутри.

Женщина тихо подошла к камину и села в кресло. Ее платьешелестело и радужно переливалось, словно окутывало ее тайной. Она смотрела нанас, ее загадочные глаза горели на бледном лице. Я повернулся к ней, посмотрелна припухлые детские губы, нежные щеки… Поцелуй вампира не оставил никакихследов, кроме двух крошечных ранок.

«Какими ты нас видишь?» – спросил я.

Она не сводила глаз с Клодии. Казалось, ее околдоваланеземная красота девочки, страстные женские движения ее маленьких сильных рук.

Она с трудом перевела взгляд на меня.

«Я спросил, какими ты видишь нас? – повторил я. –Не правда ли, мы прекрасны? Как светится эта мертвенно-бледная кожа! Какволшебно сияют эти свирепые глаза! О, я хорошо помню, сколь близоруко инесовершенно зрение людей! Как сквозь туманную пелену передо мной мерцаламагическая красота вампира, такая соблазнительная и такая обманчивая! Пей,говоришь ты мне. Ты сама не знаешь, чего просишь!»

Клодия вскочила с дивана и приблизилась к нам.

«Как ты смеешь, – прошептала она. – Как ты смеешьрешать за нас обоих! Если б ты знал, как я презираю тебя! Это презрение точитмою душу, точно ржавчина – железо! – Ее маленькая фигурка дрожала, онаподнесла к груди сжатые кулачки. – Не смей отворачиваться, смотри мне вглаза! Меня уже тошнит от этого, тошнит от твоих бесконечных страданий. Тыничего не понимаешь. Ты не можешь смириться с тем, что ты – зло, а мнеприходится мучиться из-за этого. Я больше так не могу. С меня довольно! –Ее пальцы снова впились в мое запястье. Я сжался от боли, отступил назад,спотыкаясь под ее ненавидящим взглядом. В ней закипал ужасный гнев, будтосвирепый хищный зверь пробуждался к жизни. – Вы, словно добычу, вырвалименя из рук людей, как зловещие чудовища из кошмарных сказок. Отцы! –Последнее слово вылетело из уст Клодии, как плевок. – Плачь, плачь:воистину есть отчего рыдать! Но у тебя все равно не хватит слез, чтобы оплакатьто, что вы сделали со мной. Каких-нибудь семь-восемь лет человеческой жизни – имое тело стало бы таким же! – Она ткнула пальцем в Мадлен; та в ужасезакрыла лицо руками, застонала, и мне почудилось имя Клодии, но Клодия ее неслушала. – Да, точно таким же! Я смогла бы гулять с тобой по улицам какравная. Чудовища! Сделать бессмертной эту жалкую плоть!» – Слезы стояли у нее вглазах, голос прерывался.

«Ты сделаешь ее бессмертной ради меня! – Она наклонилаголову, спрятала лицо под завесой волос. – Ты подаришь мне ее илизавершишь начатое тобою однажды ночью в гостинице в Новом Орлеане. У меня нетсил жить дальше с этой ненавистью в душе, с этим ядом. Я больше не могу, я невыдержу!»

Часто и прерывисто дыша, она откинула волосы со лба и зажалаладонями уши, чтобы не слышать собственных слов. Жгучие красные слезы катилисьпо ее щекам.

Я упал на колени, протянул к ней руки, но не посмелкоснуться ее или хотя бы произнести ее имя; я боялся, что невыносимая больвырвется из моей груди чудовищным бессмысленным криком. Клодия тряхнулаголовой, вытерла слезы и крепко стиснула зубы.

«Я по-прежнему люблю тебя, и это мучает меня больше всего.Лестата я не любила никогда. Но ты – другое дело! Я одинаково сильно люблю иненавижу тебя. Эти два чувства неразделимы в моей душе! Боже, как я ненавижутебя!» Глаза Клодии, затянутые кровавой пеленой, вспыхнули и вновь погасли.

«Да», – прошептал я и склонил голову.

Но она не слушала меня и бросилась к Мадлен, и та обняла еетак крепко, так отчаянно, словно хотела защитить девочку от меня. Как горько,как глупо – ведь Клодия искала защиты от себя самой.

«Не плачь, не плачь», – шептала Мадлен, гладила ее лицои волосы так ожесточенно, что смертному ребенку наверняка было бы больно.Клодия прижалась к ее груди и затихла. Она закрыла глаза, ее лицо смягчилось,точно ярость, обуревавшая ее, вдруг иссякла. Измученная рыданиями, она обнялаМадлен за шею и уткнулась лбом в мягкую тафту.

Я смотрел на них: нежная женщина плакала так безутешно; еетеплые руки обнимали это существо, это бледное, неистовое, нечеловеческое дитя,понять которое она не могла – и все равно любила. И я сейчас сопереживал этойсумасшедшей, она так безрассудно играла с огнем, возилась с навеки проклятымсозданием. Я мог бы вырвать маленького демона из ее рук, прижать Клодию к себе,разубедить ее, развенчать ее обвинения, но я сопереживал этой женщине, ягоревал о ней, как о себе самом, давным-давно умершем.

И я не двинулся с места, не встал с колен и думал только ободном – что любовь и ненависть неразделимы; как за соломинку, я хватался за этислова.

Клодия давно уже перестала плакать, но Мадлен этого незамечала; она ласково гладила Клодию по голове, ее мягкие рыжие волосы касалисьщеки девочки. Та замерла, застыла у нее на руках, как статуя, большие влажныеглаза смотрели на меня. Я ответил ей долгим взглядом, но не мог и не хотелничего говорить в свое оправдание. Мадлен шепнула что-то ей на ухо, Клодияпомолчала, потом сказала тихо и нежно:

«Пожалуйста, оставь нас одних».

«Нет», – мотнула головой Мадлен и вдруг зажмурилась,вздрогнула всем телом, как от ужасной муки. Но Клодия взяла ее за руки, помоглавстать, и та подчинилась, глаза на бледном лице смотрели испуганно и покорно.

В гостиной у двери они остановились, Мадлен поднесла руку кгорлу, беспомощно озираясь, как та девушка из спектакля. Вдруг Клодия скрыласьв дальнем углу, взяла что-то и вышла из тени на свет. В руках у нее былабольшая кукла – девочка с волосами цвета воронова крыла, большими зеленымиглазами и милым личиком. Клодия протянула куклу Мадлен, фарфоровые ножкизвякнули. Мадлен посмотрела на куклу, и вдруг глаза ее ожесточились, онаусмехнулась, обнажив белоснежные зубы, погладила куклу по голове и рассмеяласьтихим грудным смехом.

«Приляг», – сказала Клодия; в дверной проем яувидел, что они обе опустились на кушетку. Мадлен подобрала платье, Клодияустроилась рядом и обняла ее за шею. Кукла упала на пол, Мадлен подняла ее,закрыла глаза, откинула голову на подушку, волосы Клодии касались ее лица.