Я снова прислонился к кровати. Я слышал шепот Клодии: онауговаривала Мадлен успокоиться, потерпеть. Потом я услышал шаги, ониприближались; дверь, скрипнув, затворилась и отгородила Мадлен от нас и отнашей ненависти, от глубокой пропасти, что пролегла между нами.

Я поднял голову: Клодия стояла передо мной и смотрела безгоречи и без злобы; ее лицо было неподвижно, как у той куклы.

«Все это правда! – сказал я. – Я заслужил твоюненависть. Заслужил ее уже в ту самую минуту, когда Лестат вложил твое слабоетело в мои руки».

Казалось, она не слышит меня, ее глаза струили мягкий,приглушенный свет. Ее красота обжигала мою душу, я страдал невыносимо. И вдругона удивленно сказала:

«Ведь ты мог тогда просто убить меня. Да, убить. – Онаокинула меня невозмутимым взглядом. – Может, ты хочешь сделать этосейчас?»

«Сейчас! – Я обнял ее, притянул к себе. Ее смягчившийсяголос пробудил во мне нежность. – Что ты говоришь? Ты сошла с ума?»

«Но я хочу этого, – сказала она. – Припади губамик моей шее – как тогда – и пей кровь каплю за каплей, покуда у тебя хватит сил.Подтолкни мое сердце к краю обрыва. Я маленькая, тебе не составит труда забратьмою жизнь. Я не стану сопротивляться. Я ведь такая хрупкая, ты можешь сломатьменя одним пальцем, как цветок».

«Неужели ты правда этого хочешь? – спросил я. –Почему же ты не захватила нож для меня?»

«Ты бы решился умереть вместе со мной? – Клодиянасмешливо улыбнулась. – Да или нет? – настойчиво повторилаона. – Разве ты так и не понял, что со мной происходит? Он медленноубивает меня, этот твой вампир-учитель; он превратил тебя в своего раба, потомучто не хочет делить со мной твою любовь, он хочет забрать тебя всего. Я вижуего тень в твоих глазах. Ты мучишься, потому что не можешь скрыть свою любовь кнему. Подними голову, я заставлю тебя смотреть на меня, заставлю слушать».

«Довольно. Я тебя не оставлю. Мы уже говорили об этом… Нодаже ради тебя я не могу превратить ее в вампира».

«Но ведь речь идет о моей жизни! Дай мне ее, чтобы онапозаботилась обо мне, просто помогла бы выжить! И он тогда получит тебяцеликом! Я всего лишь борюсь за собственную жизнь!»

Я чуть было не оттолкнул ее.

«Нет, нет, это какое-то безумие, дьявольскоенаваждение! – воскликнул я. – Это ты не хочешь делить меня с ним,хочешь, чтобы вся моя любовь принадлежала только тебе. А если не моя, то этойженщины. Он сильнее тебя, он тебя не замечает, поэтому ты сама желаешь емусмерти, как Лестату. Но тебе не удастся разделить со мной еще одну смерть. Все,что угодно, но только не это! И я не стану превращать ее в вампира, обрекатьтысячи людей на верную гибель в ее объятиях. Твоя власть надо мной кончилась, ия ни за что на свете не сделаю этого!»

Если б только она могла меня понять!

Я никогда не верил, что Арман желает ее смерти, он былслишком далек от мелких страстей. Об этом я даже не думал. Я с ужасом начал понимать,что происходит нечто чудовищное, по сравнению с чем мои гневные словапрозвучали как насмешка над собой, как жалкая попытка противостоять ее железнойволе. Она ненавидит и презирает меня, она сама в этом призналась, и сердце уменя сжималось от тоски. Она сейчас нанесла мне смертельный удар, отняла самоеглавное – лишила своей любви. Этот нож был здесь, в моей груди, и я умирал заКлодию, за свою любовь, умирал от любви, как в ту ночь, когда Лестат подарил еемне, назвал ей мое имя, когда я впервые встретился с ней взглядом. Эта любовьсогревала меня долгие годы, лечила мою ненависть к себе, заставляла меня жить.Вот зачем Лестат дал ее мне: он все понимал! Но его план не удался, все былокончено.

Время шло, я мерил шагами комнату, сжимая и разжимая кулаки.Чувствовал ее взгляд, но не только ненависть горела в нем: в ее влажных глазахзастыла жестокая, нестерпимая боль. Впервые она открыла мне свою боль! «Сделатьбессмертной эту жалкую плоть». Я зажал уши, чтобы избавиться от этих слов. Яплакал. Долгие годы я думал, что ей все равно, что ей не бывает больно. Яошибался. О, как бы Лестат посмеялся над нами! Вот почему в ту роковую ночьКлодия всадила кухонный нож в его грудь: ее мучения только рассмешили бы его. Ачтобы убить меня, ей достаточно было показать свою боль: мое дитя страдало, иее боль становилась моей болью.

В соседней комнате стоял гроб– постель для Мадлен. Клодиявышла туда и оставила меня наедине с моими мучениями. Но я даже хотел побытьодин. Я стоял у открытого окна и смотрел на пелену дождя. Крупные каплиискрились на листьях папоротника, на хрупких белых цветах, и тонкие стебелькигнулись, ломались под тяжестью воды. Ковер цветов устилал пол на маленькомбалкончике, капли мягко ударялись о белоснежные лепестки. Я остался один, совсемодин. И это было непоправимо, как то, что я сделал тогда с Клодией.

И все же я ни о чем не жалел. Может, виной тому была черная,беззвездная ночь. Холодный свет фонарей расплывался в тумане. И странный,незнакомый покой наполнил мою душу.

«Я один, один в целом свете», – говорил я себе и вдругпонял, что это хорошо, что так и должно быть. Как будто я всегда был один, и вту ночь, когда стал вампиром, я покинул Лестата и пошел своей дорогой, неоглядываясь на него, и мне уже не нужен ни он, ни кто-то другой. Казалось, ночьговорит мне: «Ты – часть меня, только я понимаю тебя и укрываю в своихобъятиях». Один на один с тенями, без страха и ночных кошмаров. Непостижимый,вечный покой.

Но скоро он оставил меня, рассеялся бесследно, как тучипосле дождя. Прежняя боль пронзила сердце: я потерял Клодию; мрачные тенивыползали из углов неприбранной, странно чужой комнаты и собирались вокругменя. Но даже теперь, когда яростные порывы ветра разорвали в клочья эту тихуюночь, ко мне властно взывала какая-то незнакомая неодушевленная сила. И силамоего естества откликнулась на этот зов не сопротивлением, но таинственным,лихорадочным напряжением.

Я бесшумно двигался по комнатам, тихонько отворял передсобой двери, и, наконец, в тусклом свете ламп увидел женщину. Она лежала накушетке в обнимку с куклой. Я опустился перед ней на колени и увидел, что ееглаза открыты. В темноте, сгущавшейся позади нее, горели другие глаза, онивнимательно смотрели на меня, маленькое бледное личико застыло в ожидании.

«Ты станешь заботиться о ней, Мадлен?» – спросил я тихо. Онаеще крепче вцепилась в игрушку, спрятала лицо куклы у себя на груди. Моя рукасама собой потянулась к ней.

«Да!» – отчаянно сказала Мадлен.

«Ты думаешь, она тоже кукла?» – спросил я и положил ладоньна фарфоровую головку. Мадлен резким движением вытащила куклу из-под моей рукии, упрямо стиснув зубы, посмотрела мне в глаза.

«Ребенок, который никогда не умрет! Вот кто она дляменя», – она выговорила это как заклинание.