«Ах вот оно что…» – прошептал я.

«С меня довольно кукол». – Она отшвырнула игрушку. Онапрятала что-то у себя на груди, прикрывая ладонью, но я знал, что она хочет мнеэто показать. И я вспомнил, что это; я уже видел его раньше – медальон,приколотый к платью золотой булавкой.

«И ребенка, который умер?» – догадался я, внимательновглядываясь в ее лицо. Я представил себе ее лавку игрушек, этих кукол содинаковыми лицами. Покачав головой, она дернула медальон, и булавка порвалаплатье у нее на груди. Дикий страх исказил ее лицо. Она разжала ладонь сбулавкой, кровь текла по ее пальцам.

«Моя дочь», – прошептала она трясущимися губами.

Я открыл крышку медальона и увидел нарисованное на фарфорелицо Клодии; нет, кукольное личико, обрамленное прядями волос цвета вороновакрыла, слишком хорошенькое, приторно невинное. Я разглядывал портрет девочки, амать с ужасом смотрела в темноту перед собой.

«У тебя горе…» – мягко сказал я.

«С меня довольно горя. – Ее глаза сузились. – Еслиб ты знал, как я жажду стать такой, как ты. Я уже давно готова к этому». –Она потянулась ко мне всем телом, грудь вздымалась у нее под корсетом.

И вдруг страшное разочарование изобразилось на ее лице. Онаотвернулась и покачала головой.

«О, если бы ты был человеком и вампиром одновременно! –задыхаясь, гневно воскликнула она. – Если б я только могла показать тебесвою силу… – она злобно усмехнулась. – Я бы заставила тебя хотетьменя. Но тебе неведома страсть! – Уголки ее рта поползли вниз. – Мненечего дать тебе взамен!» – Она нежно провела ладонью по груди, подражая ласкемужчины.

То было странное мгновение. Я и подумать не мог, что менятак взволнуют эти слова Мадлен, ее соблазнительно узкая талия, высокая округлаягрудь, нежные, слегка припухлые губы. Она даже не подозревала, как много во мнеосталось от человека, как мучила меня недавно выпитая кровь художника. Я желалее гораздо больше, чем она могла представить, она не понимала истинной природыубийства, не знала, что оно значит для вампира. Из чисто мужского самолюбия ярешил доказать ей это, унизить за упреки, которые она посмела высказать, замелочное тщеславие ее вызова, за взгляд, который она отвела, пряча отвращение.Только безумие двигало мною, потому что я не видел настоящих причин даровать ейбессмертие.

«Ты любила свою дочь?» – грубо и жестоко спросил я.

Я никогда не забуду ее глаза, полные ярости и испепеляющейненависти.

«Как ты смеешь! – прошипела она в ответ. –Конечно, любила».

Она едва не выхватила у меня медальон, но я успел зажать егов кулаке. И я все понял: вина мучила ее, а вовсе не любовь. Во искупление вины онаоткрыла кукольную лавку, населила ее подобиями мертвого ребенка. И перед лицомэтой вины она постигла неизбежность смерти. Тянулась к смерти с непоколебимойрешимостью, властной, как моя собственная убийственная страсть. Она положилаладонь мне на грудь, я привлек ее к себе, ее волосы касались моего лица.

«Держись за меня покрепче, – сказал я, глядя на ееизумленно расширенные глаза, слегка приоткрытый рот. – Я буду пить твоюкровь, и когда ты почувствуешь приближающийся обморок, старайся изо всех сил прислушиватьсяк биению моего сердца. Помни, что тебе ни в коем случае нельзя потерятьсознание, и повторяй про себя: “Я буду жить”».

«Да, да», – возбужденно кивала она, и я слышал, какгромко колотится ее сердце.

Она просунула руку мне под воротничок, ее пальцы обжигалименя.

«Смотри не отрываясь на свет и повторяй: “Я буду жить”».

Она тихонько вскрикнула – мои зубы пронзили нежную кожу, итеплая жидкость полилась в мои вены, ее грудь прижалась к моей, спина выгнуласьдугой. Я зажмурился, но все равно видел ее безумные глаза и манящий,чувственный рот. Я приподнял ее повыше, почувствовал, что она слабеет, ее рукиповисли.

«Держись за меня крепче, – шептал я, жадно глотаягорячий поток, ее сердце билось у меня в ушах; переполненные вены разбухали отее крови. – Свет, – сказал я. – Смотри на свет!»

Ее пульс начал замедляться, голова откинулась на бархатнуюподушку, белки потускнели, как у мертвой. Я оторвался от нее, и на мгновениемне показалось, что не могу шевельнуться, но я знал, что должен торопиться.Кто-то помог мне поднести кисть ко рту. Комната кружилась у меня перед глазами,и я заставил себя смотреть на свет, чтобы очнуться. Я почувствовал вкуссобственной крови и страшным усилием поднес руку к губам Мадлен.

«Пей. Пей же», – приказал я.

Но она лежала неподвижно, безжизненно. Я притянул ее к себе,и первые капли упали ей в рот. Она открыла глаза и нежно прижалась губами кране, но уже через минуту ее пальцы мертвой хваткой вцепились в мою кисть, иновая жизнь потекла в нее. Я раскачивал ее, что-то шептал и отчаянно силился непотерять сознание. Ее страшная жажда вытягивала из меня кровь, и самые тонкиемои сосуды отзывались болью; я схватился за кушетку, чтобы не упасть. Нашисердца неистово бились в такт, все глубже и яростней ее пальцы впивались мне в руку.Боль стала нестерпимой, и я чудом сдержал крик. Я отодвинулся, но онапотянулась за мной следом. Она глотала кровь и стонала. Иссыхающие нити моихвен все больнее и сильнее дергали сердце, бессознательно выполняя приказ то лисвоей, то ли чьей-то чужой воли; я оттолкнул Мадлен, опустился бессильнона пол, сжимая кровоточащую кисть.

Она молча смотрела на меня. Ее огромный полуоткрытый рот былвесь в крови. Мне показалось, что прошла вечность. Лицо Мадлен расплывалосьпередо мной, она поднесла руку к губам, ее глаза еще больше расширились. Ивдруг поднялась, словно ею двигала какая-то внешняя, невидимая сила. Она селаи, покачиваясь, огляделась по сторонам. Тяжелое платье повторяло каждое еедвижение, будто само было частью ее тела: изящный орнамент, выгравированный накрышке музыкальной шкатулки, послушно крутящейся, следуя мелодии. Потом Мадленперевела взгляд на себя и, повинуясь все той же бессознательной силе, с такойяростью сдавила тафту на груди, что ткань затрещала. Она зажала ладонями уши изажмурилась, но почти сразу снова широко открыла глаза и уставилась на свет изсоседней комнаты. Это была обычная газовая лампа, ее хрупкое свечениепросачивалось сквозь неплотно притворенные тяжелые створки двойной двери.Мадлен вскочила, стремительно распахнула дверь и подбежала к лампе.