Сейчас она стояла перед ним, стиснув кулачки и сомкнув губытак плотно, что прозвище казалось украденным. Тонкие соболиные брови сомкнулисьнад переносицей.

— Дядя! — вскрикнула она в отчаянии. — Развенет другого выхода? Почему ты должен отдавать меня этому дикарю? Вожакуразбойников?

Тревор пытался ухватить ее в объятия, прижать к груди, ноона увернулась, отошла к стене и оттуда смотрела злыми глазами. Он тяжеловздохнул, руки опустились. Лицо постарело, она вдруг впервые увидела, что дядя,в самом деле, стар, силы покидают его даже быстрее, чем просто покинувшегобитвы ветерана.

— Потому, — ответил он глухо, — что тебяугораздило родиться в такой семье. Потому, что в тебе слились две ветви самыхмогущественных родов! Потому что ты — родня как древним героям франков, как иримским императорам!.. Это простолюдинки могут идти замуж за того, за когохотят. Чем человек ниже — тем у него больше свободы. Ни один владетельный рекс,ни один знатный человек не поймет... если я тебя отдам человеку, брак с которымне принесет пользы.

— Дядя, — простонала она в ужасе от его слов,которые были беспощадно правдивыми от первого до последнего слова. —Дядя... а как же я?

— А как же я? — спросил он. В голосе дяди она сизумлением услышала едкую горечь. — Думаешь, мы живем по своей воле?.. Явсегда делал то, что нужно для римского народа... а теперь для того племени,среди которого живем. Вспомни, я сумел и здесь, на диких землях не толькоуцелеть, но и возвыситься до конунга! Пусть и крохотного племени, но все же...А те конунги, что начинали жить для себя, теряли не только жизни... что нашижизни!.. исчезали их племена, гибло их семя, а земли захватывали другие —сильные и свирепые, чьи конунги неустанно помнят о благе своего народа!.. Немоя вина, что с севера надвинулись такие народы, что мое крохотное племярастворилось в нем, как горстка соли в весеннем наводнении. Брунгильда, у тебяневелик выбор. Можно еще отдать тебя за Кракурга, его земли соприкасаются снашими на востоке. Правда, он сейчас занят войной с какими-то степныминародами, что вторглись, словно из-под земли, но все же...

— Кто он? — спросила Брунгильда с надеждой.

— Он стар, — ответил дядя с грустью. —Настолько стар, что... Ну, он намного старше меня. У тебя никогда не будетдетей. А я не увижу внуков. Но, возможно, этот брак укрепит связь наших племен,а его быстрая конница сможет придти к нам на помощь в трудный час...

Ее плечи зябко передернулись, едва представила старика смутным взглядом, слюнявыми губами и трясущимися руками.

— Неужели никого другого нет? — вскрикнула она вотчаянии.

Тревор отвел взгляд, прошел к столу. Тяжело заскрипелаотодвигаемая дубовая давка. Он грузно рухнул, опустил руки на столешницу.Пальцы были с вздутыми суставами, покрученные ревматизмом.

— Все остальные, — сказал он едва слышно, —ничего не могут с собой принести. Ни войска, ни земель, ни родственных связей.А их мечи... Что даже самый доблестный герой против войска этого Фарамунда?

Слезы выступили на ее глазах. Она выкрикнула с отчаянием:

— Я ненавижу его!

— Ненавидь, — согласился Тревор неожиданнолегко. — Многие жены ненавидят мужей. Ну и что? Любовь и ненависть — одно,брак — другое. Тем более, когда... когда через тебя в брак... то бишь, тесныйсоюз, вступают, можно сказать, два племени...

— У этого разбойника нет племени!

— Но у него есть земли, — сказал Тревор сгрустью. — У него бурги и города. У него войско, что растет, как снежныйком. На него работают сотни тысяч людей! Он уставил свои кордоны виселицами, влесах ветви деревьев гнутся от страшных плодов с людскими лицами, зато мирныехлебопашцы выходят в поле без меча и лука!.. Брунгильда, он уже сейчасмогущественнее сотен рексов и конунгов, которых видимо-невидимо на этих землях!Я оставил свое племя, вез Лютецию с единственной целью. Да-да, через ее брак смогущественным римским военачальником... или даже варварским рексом — спастинаше племя! А сейчас я пытаюсь уговорить тебя дать согласие на брак.

Она сказала едко:

— Франки своих дочерей не спрашивают!

— Я не франк, — ответил он. — Да и франкиразные... Римляне тоже не спрашивают своих детей. Я просто прошу тебя выбратьсвой путь верно. Откажешься, что ж... Но уже сейчас мое племя отброшено с нашихземель, которые мы возделывали эти пять-шесть поколений. Нас теснят неведомые народы!Не все равнодушно проходят мимо. Иные требуют дань: скотом, деньгами, кровью.Мир сошел с ума, все народы сдвинулись с мест, где им определил быть Господь,все куда-то кочуют, что-то ищут... Это конец света, девочка моя. Только Рим ещедержится, последняя наша надежда. Пока стоит Рим, вселенная уцелеет.

Она едва слышно прошептала:

— Какой он хоть... этот Фарамунд?

Тревор, хотя должен бы ощутить облегчение при видеБрунгильды, что уже сдалась, почувствовал острую жалость.

— Ты же видишь, он достаточно молод, так как войскаводит в бой лично. Один из этих неистовых героев, что приходят в ярость привиде врага, грызут щит, а в бой бросаются, предварительно сорвав с себя одежду.Не думаю, что он будет обращать на тебя много внимания. Скорее всего, после брачнойночи попьянствует с соратниками пару недель, а потом снова на войну. Где-нибудьсгинет, герои долго не живут.

— Его убьют?

Он развел руками:

— Это называется иначе. Дескать, боги их любят —забирают в свою дружину.

— А что же я?

— Ты останешься царственной вдовой, — утешилон. — Пока не подрастет сын, будешь править... если он предварительно неназначит опекуна. Возможно, во второй раз ты выйдешь замуж более удачно. Уже посвоей воле.

Она опустила голову, задумалась.

Вторую неделю они двигались по дороге, ведущей в Рим. Вовсяком случае, она вела на юг. Небо начало очищаться, все чаще люди виделисиневу вместо серых, неопрятных, словно весенний снег, туч. Белые лица сталипокрываться золотистым налетом, а молодой Унгардлик, что ехал с обнаженнымиплечами, ухитрился обжечь их до волдырей.

Дважды переходили мелкие реки, а на исходе третьей неделипошли по берегу широкой полноводной реки.

Фарамунд ехал на белом жеребце во главе передового отряда.Он очнулся от тяжелых дум, когда крупные чайки налетели с таким оглушительнымкриком, словно намеревались заклевать всех начисто. Рядом покачивался в седлеВехульд, он даже пригнулся, а птицы сделали победный разворот и унеслись, Чайкипомельче прошли мимо большой стаей. Вдоль берега тянулись огромные стаи крупныхсерых гусей, отдельно держались лебеди, зато длинноногие цапли и аисты торчаливсюду, похожие на сохнущие на палках комья тины.

Над рекой, часто и шумно лопоча крыльями, пролеталибестолковые утки, а у самых берегов из спокойной воды часто высовывалисьтолстые морды сомов. От них медленно и величаво расходились круги, похожие назащитные валы крепостей, а рыбы хватали с камышей стрекоз, жуков, посматривалина проплывающих уток.