Вестник поклонился, лицо было непроницаемо. Был он обрадованили оскорблен ответом новичка, Фарамунд сказать не мог.

После его ухода Громыхало с облегчением выдохнул:

— Фу-у, пронесло... Ты хорошо ответил. А теперь надо нетолько крепость подготовить, но и самим подготовиться. К примеру, большеполудюжины сопровождающих за ворота не пускать...

— Почему?

— А мы с дюжиной человек не захватывали бурги? —напомнил Громыхало.

— А-а-а... Ты прав, количество ограничим. Скажем,дюжиной с каждым приглашенным. А ты не опозорь насчет вина!

Через две недели в бург съезжались нарядные всадники.Громыхало беспокоился напрасно: хотя пригласили не только Петариуса, но всехокрестных хозяев, но никто не пытался брать большую свиту. Напротив, двое:Улард и Цугардлих, явились вовсе без свиты. Громыхало это расценил какоскорбление, но Фарамунд отмахнулся.

— Ну что ты ко всему цепляешься?

— Да мне все одно, но другие скажут...

— Сильному не скажут.

Сам он встречал гостей в большом зале. Гости входилипо-разному: Петариус явился первым, веселый и благожелательный, он-де простолюбопытен и желает со всеми дружить, Улард вошел хмурый, суровый, долгорассматривал Фарамунда в упор, затем коротко поклонился, тут же позволил слугеотвести себя за стол, на отведенное ему место.

А Занндрид, конунг племени тевкридов, известный не толькохорошей дружиной, но и на редкость длинным рядом предков, из которого последниечетыре были конунгами, сразу же поинтересовался:

— Надеюсь, у вас есть достаточно великие предки...чтобы войти в круг благородных правителей этих земель?

Держался он надменно и снисходительно. Фарамундпочувствовал, что, если он это стерпит, то с ним так же будут обращаться идругие владетельные соседи. Затихли даже свои, смотрят испытующе. Если рексстерпит или увильнет от вопроса, просто отведут взгляды, его авторитет непошатнется. Его знают, ему верят. Но все же, все же...

Фарамунд окинул красавца конунга с головы до ног холоднымвзором:

— Мне великие предки без надобности. Я сам — великийпредок.

Уши стоявших поблизости гостей вытянулись. Сегодня же егослова разойдутся по замку, а завтра — по окрестным землям. Они вызовутнедоброжелательство знатных родов, и симпатию со стороны простонародья,искателей удачи, всех сильных и недовольных своим положением. А здесь, гдезнать только начала складываться, когда самые знатные насчитывают шесть-семьпоколений предков, лучше опираться на безродных, но сильных.

Конунг побагровел, напыжился, ладонь его опустилась нарукоять меча. Фарамунд легонько улыбнулся, глаза сузились как у коршуна. Ондаже выдохнул с облегчением, а взглядом и всем видом поощрял конунга вытащитьмеч, раз уж коснулся таким красноречивым жестом.

Вокруг замерли. Конунг замер, внезапно заколебавшись. С ними с гостями прибыло воинов втрое больше, но за спиной этого нового рекса —настоящие звери. Говорят, даже едят сырое мясо, настолько жаждут крови. Когдапреследуют противников, то всегда распарывают у захваченных в плен животы ижадно жрут еще теплую живую печень.

— Прошу за стол, дорогие гости, — сказал Фарамундгромко. — Не часто удается собраться вместе сильным и доблестным людям!

Улард по-прежнему рассматривал его в упор, не раскрывал рта,а Цугардлих ответил после паузы:

— Я думаю, мы в хорошем месте собрались.

— Здесь все к вашим услугам, — заверил Фарамунд.

Слуги торопливо расставляли по столу горячие блюда. Кувшиныс вином, серебряные кубки уже стояли перед каждым местом. Цугардлих сделалслуге жест, непонятный Фарамунду, но явно понятный слуге. Тот ухватился закувшин, Цугардлих проследил, как темно-красная струя падает в его кубок, затемширокая ладонь почти закрыла светлое серебро, он поднялся, властный иуверенный, словно это он принимает гостей, его зычный голос мощно разнесся позалу:

— За здоровье и благополучие доблестного Фарамунда!..Надеюсь, он окажется таким же хорошим соседом, а мы сможем долго наслаждатьсяего обществом!

Гости поднимались, звонко чокались кубками. Вино плескало настол, Фарамунд прислушивался к шуму, улыбался, кланялся, благодарил, а вголове, как юркая змейка, вертелась мысль, что даже ему, неискушенному впоисках подспудного смысла слов, заметны предостережение и угроза насчетхорошего соседа, а также попытка выяснить его дальнейшие планы. Мол, как долгоон задержится здесь. Не пойдет ли захватывать бурги и города дальше. Не пора лиобъединить силы и остановить его сейчас...

— Я тоже надеюсь, — ответил он ровно. — Я несобираюсь уходить из этого бурга...

Голос его прервался. Все увидели, как разом помрачнело еголицо, щеки прорезали скорбные складки, а губы затвердели. В глазах внезапнопоявилась нечеловеческая тоска.

Он торопливо осушил кубок, слуга тут же почтительнонаполнил, и Фарамунд выпил до дна снова. Гости, чувствуя неладное, отпивали изкубков, осторожно опускались на скамьи, словно у тех подпилены ножки.

Петариус наклонился к соседу, шепнул что-то. Хотя он несмотрел на Фарамунда, тот ощутил, что речь о нем. Сосед слушал, потом его глазаотыскали Фарамунда, во взгляде были удивление и сочувствие. Петариус шепнулдругому соседу, слева, и так пошло по кругу, но Фарамунд сидел за столом вглубокой печали. Он чувствовал присутствие Лютеции, слышал ее имя... гостиповторяли его шепотом, но оно звучало в его черепе, видел, как из пространствапроступает ее неземной облик...

В разгар пира приехал Тревор. Редьярд остался в Люнеусе, сжаром укреплял бург, командовал своими и теми воинами, которых им оставилФарамунд для охраны. Редьярд и Тревор считали, что мертвая крепость ожила: —прекрасная Брунгильда стала ее сердцем, и жили теперь тем, что бдили,укрепляли, охраняли, предусматривали...

Фарамунд слушал вяло. Не то, чтобы забыл Люнеус — первыйнастоящий город, который захватил, но тепла в нем ощутить не успел. Не пришлосьдаже переночевать, так что укрепляет там Тревор или рушит... не все ли равно?Он подарил это нагромождение камней им... ну, младшей сестре Лютеции, как онивсе говорят. Но у таких существ, как Лютеция не может быть сестер, ибо богиотдают им все, ничего не оставляя братьям или сестрам.

Внезапно Фарамунд словно бы ощутил странное прикосновение.Он сидел в высоком кресле в одиночестве, даже соседние стулья свободны, народразбился на группки, все пьют и хвастаются подвигами, возле него ни души,однако словно кто-то прошел рядом, по лицу прошла волна воздуха...

Нет, эта волна словно бы вошла в него, в его плоть, в егочереп, он даже уловил слабое, едва заметное щекотание. На миг возникло и тут жеисчезло ощущение, что кто-то приподнял ему черепную коробку и внимательнопосмотрел на его мозг, однако не вгрызся острыми зубами, а буднично опустилчереп, как опускают на голову шапку, и ушел, удалился, оставив легкое смятение.