Фарамунд не сказал ни слова, его конь отправился вдольберега реки, а ближайшие военачальники, переглянувшись, последовали за ним.

На горизонте медленно вырастала огромная хмурая гора,похожая на спящего медведя. Проезжая деревни, видели, как встревожен народ,суетится, как пчелы в улье при отлете матки. По дороге в лес тянулись целыесемьи: с женами и стариками, с детьми. В деревне бросали повозки, даже коней, вчаще все застрянет. Везде слышался плач: где тихий и печальный, где надрывныйрвущий за душу вой.

К Фарамунду подъехал раздосадованный Громыхало:

— Тупой народ, эти галлы, — пожаловался он.

— Что так?

— В леса прячутся... Сколько ни говорил, что не тронем,все одно бегут.

Фарамунд равнодушно пожал плечами.

— Может быть, им не нравится и то, что грабим инасилуем? — предположил он.

— Так не убиваем же! — удивился Громыхало.

— Ну, когда на глазах насилуют его жену и дочерей,никто не ликует... К тому же у него требуют сказать, где закопал золото. Этопомимо того, что уже увели со двора корову и забрали гусей.

Громыхало почесал в затылке:

— Что делать? Так всегда...

— Они знают, что мы не останется, — объяснилФарамунд. — У них выбор: переждать недельку в лесу, но не ограбленным, илиже остаться в деревне, но уже на нашу милость...

Все чаще на горизонте поднимались черные столбы дыма.Летучие отряды уходили далеко вперед. Дважды возвращались, сильно потрепанные.Фарамунд всякий раз направлял туда тяжелую конницу. Кто бы ни напал на еголюдей, должен быть наказан жестоко. Пусть весть идет впереди его войска...

Лес, лес, лес... Дремучий, деревья в три обхвата, кора внаплывах, покрученные ветви опускаются до самой земли. Лесными тропками непройти, приходится в обход, старыми римскими дорогами. Он помнил, какой благоговейныйтрепет охватил, когда впервые увидел дорогу, мощенную каменными плитами.

Римляне! Загадочные римляне, что в древности строилициклопические сооружения. И вот теперь он, измучившись в поисках прямого пути,вывел на римскую дорогу. Когда-то по ней из грозного блистающего Рима шлибесчисленные непобедимые римские легионы. А теперь по ней же, только уже в Рим,из дремучих лесов Европы идут яростные франки.

Войско сразу приободрилось, хотя теперь приходилосьрастягиваться в бесконечно длинную гусеницу. Вместо раскисшей земли подкопытами гремели камни, однако впереди по-прежнему расстилался сырой неопрятныйтуман. Когда дорога пошла в низину, стало холодно и сыро. Приходилось ехатьшагом, в тумане голоса звучали глухо, а уздечки звенели загадочно и странно,как цепи привидений.

Дорога вывела к реке. Фарамунд забеспокоился, но Унгардликзакричал весело:

— Рекс, мы побывали и на той стороне!

— Мост?

— Да! Но и брод рядом... Это просто сумасшедшие! Онистроили мост, хотя там река всего по колено!

В самом деле, с моста Фарамунд видел сквозь прозрачную воду,как золотистая отмель тянулась до противоположного берега. Дорога сразу пошлапрямая, как стрела, срезала низкие холмы, а если по дороге раньше и встречалисьовраги, но древние строители еще в свое время сумели их засыпать и утоптать доплотности камня.

Такие дороги в Риме могли жить века, Фарамунд в это верил,но в болотистой Европе ее, где размыло, плиты где торчали острыми ребрами кнебу, а где и вовсе целыми участками ушли в топкую грязь.

Кое-где наступал лес, густой и сумрачный. Деревьязагораживали дорогу толстые, массивные, с покрученными в ревматизме ветвями.Дорога, правда, не исчезла, скользнула между деревьями и повела, потащила,поманила в таинственную глубь. Небо закрыто тучами, однако проникающего черезветви света хватало, чтобы двигаться в сумраке без боязни поломать ноги.

Поселяне часто ездили в лес как за дровами, так и забревнами, колея глубоко врезалась в землю, теперь ее всю заполнило грязнойжелтой водой. Кое-где дорогу вовсе размыло дождями, огромные ямы перегораживалиее от дерева до дерева. Фарамунд зло смотрел в коричневую муть, не зная — пощиколотку там или же скроешься с макушкой, всякий раз объезжал либо по краю,обдирая конский бок о деревья, либо объезжал по чаще.

Он с облегчением перевел дух, когда деревья расступились, новся равнина впереди тонула в том же тумане. А далеко-далеко эта серая пеленасмыкается с таким же грязно-серым небом. Весь мир безрадостен и неприветлив, астарая колдунья рассказывает о каких-то солнечных странах, морях с прозрачнойводой... Да существует ли это на самом деле?

Сердце стиснуло от непонятной тоски. В груди росло странноетомление, он чувствовал желание не то расплакаться, не то ухватить себя загрудь и разорвать грудную клетку, зачем-то обнажая сердце, явно же пылающее какфакел...

Где бы они ни проезжали, из-за заборов, из окон на нихсмотрели угрюмые лица, запавшие глаза. Если успеть обернуться, можноперехватить ненавидящий взгляд, но Фарамунд больше обращал внимание на исхудавшихдетей, тонких, как стебельки травы, что так же, как трава, высыхают и мрут отголода.

Однако топоры стучали, пахло живицей, растопленной смолой,горелым железом. На вершине холма вырастал бург, свежий, из ошкуренных бревен,на том же каменном фундаменте, но гораздо выше.

Фарамунд еще зимой сказал резкое «нет» по поводу своейженитьбы, но до него доходили слухи, что его соратники тогда же началипереговоры с отцом Брунгильды. Гонцы сновали взад-вперед, а Фарамунд наблюдалбезучастно. Военачальники гнут свою линию, их опасения понятны, но что ему доустойчивости его завоеваний! Лютеции нет, осталось только его, ненужное теперь,войско, которое он собрал ради нее единственной, только ради нее!

И зачем ему захватывать города и крепости, принимать коммендации,самому давать клятвы бдить и защищать... он плывет по жизни, как движется пореке бревно, мимо которого проплывают берега, деревья, звери, но от него ничегоне зависит... Может быть, потому только и плывет, а не тонет, что в глубинедуши все еще не мог поверить, что Лютеции больше нет.

А в это самое время в бывшем бурге Лаурса, что стараниямиТревора и Редьярда превратился в укрепленную крепость шел очень тяжелый итягостный разговор. Старый воин и бывший патриций Тревор смотрел на племянницупочти с отчаянием. За свою долгую жизнь он успел побывать и вожакомфранков-наемников, и наместником земель на правом берегу Рейна. У него былиогромные земли и несметное состояние, но потом началось нашествие готов, онрастерял все, начиная от павших товарищей и кончая захваченными Аларихомземлями. Его богатый дом в Риме был конфискован императором, немалые земельныевладения в самой империи отобраны, а имущество разграблено. Все, что у негооставалось, это старинный римский меч, а также последняя из кровных родственников— Брунгильда Белозубая.