Он вылез из ванной и увидел в зеркале уже совсем другоелицо, порозовевшее, гладкое, довольное. Оставалось только побриться. А потомеще бы и поесть. А потом – выспаться по-человечески, на чистом белье.

Ужинать, сидя за столом, а не на корточках, было удивительноприятно. Настоящие фарфоровые тарелки вместо картонок из придорожного кафе.Серебряные приборы, хрустальные бокалы, маленькая уютная столовая иликают-компания, в общем, скромное помещеньице для миллиардерских трапез.

– Угощайтесь, Натан Ефимович, – улыбнулся немец, – кошерныхблюд на этом судне, конечно, нет. Но вы, надеюсь, не придерживаетесь кошернойдиеты?

Он давно снял свой маскарадный костюм, он был теперь такойже гладкий, чистый, розовый, как Натан Ефимович. Инга, тоже чистая, но мрачнаямолчаливая в отличие от своего приветливого партайгеноссе, то и дело подливаласебе виски, опрокидывала в рот стакан за стаканом и почти не прикасалась к еде.

– Я не придерживаюсь никаких диет. – Бренер положил в ротсочный кусок жареной свинины. – Очень вкусно. Кто же все это готовил?

– Прислуга, – небрежно бросил немец, – ваше здоровье, – онотхлебнул виски, – а вы совсем не пьете?

– Я люблю коньяк. Виски терпеть не могу.

– А говорите, не придерживаетесь диеты, – засмеялся немец, –коньяк здесь тоже есть.

Он встал, открыл зеркальный бар, достал матовую толстобокуюбутылку «Камю».

– Сколько дней мы будем плыть? – Бренер пригубил коньяк.

– Дня четыре, не больше.

– Жаль. Когда еще доведется попользоваться за счетбандитских капиталов? Скажите, неужели хозяин всего этого счастья – русский?

– Ну, не совсем, – улыбнулся Карл, – он примерно такой жерусский, как вы, то есть еврей. Но гражданин России. И, кстати, он вовсе небандит.

– А кто же?

– Банкир, политик.

– Как фамилия?

– Вы многого от меня хотите, – развел руками немец, –потерпите, он скоро сам лично вам представится.

– А все-таки между нами, мальчиками, зачем я емупонадобился?

– Ну-у, Натан Ефимович, – Карл укоризненно покачал головой,– всему свое время. Честно говоря, не разбираюсь я в этих играх.

– Неужто? – прищурился Бренер. – А зачем тогда вы в нихучаствуете?

– Платят хорошо, – он ухмыльнулся, – работа не скучная, не пыльная.

– Сколько вы знаете языков, Карл?

– Английский, русский, испанский, арабский, иврит. Пять,кроме родного. Правда, не все так хорошо, как русский, но мне хватает.

– Вы могли бы зарабатывать деньги как-то иначе.

– Мог бы, – кивнул немец, – а если учесть, что я закончилисторический факультет Берлинского университета с отличием, да еще аспирантуруИнститута международных отношений в Москве, то я вообще мог бы стать дипломатомили профессором, как вы.

– И что же вам помешало?

– Азарт. Я люблю рисковать.

– Если я правильно понял, вы террорист?

– В определенном смысле, – кивнул Карл с комическойважностью.

– Есть у вас какая-нибудь программа, цель?

– А почему вы думаете, что они должны быть?

– Ну, надо ведь чем-то оправдывать риск, жестокость,убийства, – пожал плечами Бренер, – я плохо разбираюсь в политике, но каждомушкольнику известно, что у террористических группировок должна быть некаякрасивая сверхзадача переделать мир, осчастливить человечество, отомстить, изменитьчто-то в истории и в географии, оттяпать кусок земли у одного государства ипередать другому, истребить каких-нибудь врагов по национальному, социальному,или религиозному признаку. Наконец, просто доказать себе и другим собственнуюзначимость. Ну как же без этого?

– А у вас, когда вы изобретаете в своей лаборатории всякуюпакость, разве есть программа, цель?

– Я занимаюсь наукой. У науки нет никакой цели, как и уискусства. Это самодостаточные понятия.

– А мораль? – хитро прищурился Карл. – Вам интереснонаблюдать, как размножаются вирусы и всякие бактерии? Как мучается подопытныйкролик, мой тезка? Вы представляете себе, что так же будут мучиться люди, еслиплоды ваших исследований кто-то применит на практике? Женщины, дети, старики,совершенно невинные люди…

«Надо же, запомнил кролика, – усмехнулся про себя Бренер, –задела его за живое судьба подопытного тезки…»

– Плодами моих исследований можно по-разному распорядиться.Можно убивать, но можно спасать, лечить. Вот тут как раз и начинается мораль.

– Эйнштейн и Сахаров были гениальными учеными,высоконравственными людьми, – задумчиво произнес Карл, – но разве не лежит наних вина за появление атомного оружия?

– Убивать можно и топором.

– Правильно. Но масштабы разные. Или вы солидарны с ИосифомДжугашвили? Он довольно верно заметил, что гибель одного человека – трагедия, агибель сотен тысяч – уже статистика. Оружие массового уничтожения изобрелитакие, как вы, интеллигентные, тихие, гуманные люди. Так что еще неизвестно,кто из нас террорист, – Карл весело подмигнул, – мы с вами в одной лодке,профессор. В прямом и переносном смысле.

– Заткнитесь, вы, оба! – Инга шарахнула кулаком по столу,зазвенела посуда. – Карл, ты так много говоришь с еврейской свиньей, чтобыосвежить свой русский? Чтобы легче общаться с твоей славянской проституткой?

Инга была сильно пьяна. Щеки ее пылали, светлые свежевымытыеволосы падали на лицо, в глазах вспыхнул ледяной бледно-голубой огонь, непредвещавший ничего хорошего. Ни Бренер, ни даже Карл не успели заметить, какимобразом в ее руке появился пистолет. Дуло заплясало перед глазами.

– Вы бы съели что-нибудь, фрейлейн, – осторожно произнесНатан Ефимович по-немецки.

– Молчать! Убью! Карл, учти, я все знаю. Я всегда все знаю.Ты только и ждешь, когда мы приедем в эту вонючую Россию, чтобы опятьвстретиться с ней. Не дождешься! Сначала я ее прикончу вместе с ее выродком. Онведь твой, Карл? Какое счастье, у тебя есть сын! – она скорчила приторнуюгримасу. – Ты получишь деньги за эту операцию, купишь домик в Новой Зеландии изаживешь там в гнездышке со своим счастливым семейством.

– Инга, детка, убери пистолет, майне кляйне, – Карлрасслабленно откинулся на стуле и закурил, – мы все устали, перенервничали,пора спать.