* * *

Верхушки деревьев зашумели под внезапным порывом ветра. Явскинул голову, над вершинками промелькнул зеленый хвост пролетевшего дракона,посыпались листья и мелкие сучья, сердито прокричала белка, и снова все стихло.Генрих вздрогнул, приподнялся на локте, лицо непонимающее:

— Что… что случилось?

Королева залилась слезами, я сказал успокаивающе, хотя усамого мозги плавились от бешеных раздумий:

— Пока ничего не известно. Может быть, обыкновеннаядеза. В этом мире, как и в остальных, правда, возможна любая хрень. Все надоперепроверить. Наш крылатый друг отдохнет, поест, снова отдохнет, а потомпопробует еще разок… Верно, дорогой друг?

Ворон, заглатывая кус мяса с лапоть размером, прокаркалзадушенно:

— Да, раз уж надо… Понимаю, долг… для нас, мужчин,превыше…

— Ты ешь, ешь, — сказал я заботливо. —Мужчины должны есть много, а ты клюешь, как воробышек!

— Ем, — ответил польщенный ворон. — Это яхорошие манеры выказываю.

Он рыгнул, ухватил второй ломоть и, вскинув морду выше,распахнул клюв, как пеликан, заглатывающий молодого дельфина. Мясо провалилось,как в нефтетрубу, что идет по Украине, королева заботливо подала еще ломтик.Ворон вежливо поклонился и схрякал тоже, я подумал с завистью, куда это всевлезает, даже при ускоренном метаболизме, которым пернатые отличаются от нас иволков, все равно жрет как военно-промышленный комплекс.

Генрих поднялся, тупо смотрел в огонь, вдруг с силой ударилкулаком по земле. На красивом надменном лице было столько горя и недоумения,что я спросил невольно:

— Что-то еще?

— Тролль, — промычал он. — Тролль, проклятыйтролль… Он… Он просто… чудовище!

— Мы это знали, — утешил я. — Раз мы — герои,то чудовище — он, а не наоборот. А что в этом нового?

Он вскричал яростно:

— Нового? Да ты понимаешь, что он совершил с похищеннойпринцессой?

— Нет, — признался я. Вообще-то я догадывался, чтоможно с нею совершить, но вряд ли тупой тролль решится на нормальный, с моейточки зрения, поступок, о котором лучше промолчать. — Что?.. Под ногти?

— Он… — сказал Генрих, глаза сверкнули, по красивомулицу пробежала мимолетная судорога, лицо стало надменным и суровым, но тут жеперекосилось снова. — Нет, этого я просто не понимаю! Вместо нормальнойкоролевской свадьбы, на которую надо было пригласить соседних королей,феодалов, баронов, графов и разных контов, что в течение месяца-двух собиралисьбы со всех концов материка, он… он… вот сволочь!..

— А, это, — протянул я, признался: — У самого кругомидет голова, а мозги так и вовсе друг на друга лезут, хоть уже и не весна.

— Но как он мог? Как он мог просто-напросто сыгратьсвадьбу в присутствии народца, что был при нем?

Снова я ощутил холодок некой космической тревоги, что ли.Обычная тревога — это обычная, когда из-за кустов выглядывают оборотни,вурдалаки, дорогу загораживают зловещие рыцари Тьмы, а сверху бросаютсядраконы. Но сейчас снова коснулось нечто новое, необычное и совсем-совсем иное,от чего по всему телу мурашки, а холодок пробирается уже во внутренности.Тролль почему-то поступил не так, «как надо». А это грозный и очень пугающийсимптом, ведь события могут и дальше развиваться не комильфо.

Холод разлился в груди, превращаясь в жидкий гелий. Отвнезапного страха я зажмурился. А что, если события вдруг пойдут не так, какусловлено Законами, а… по простейшей логике? Как выжить в мире, где вдругвоцарятся разумные отношения?

* * *

В мучительном ожидании прошел остаток дня, наступил вечер.Небо стало страшным от потоков разлитой по нему крови. На землю пала зловещаячерная тень, в лесу засверкали глаза хищных зверей. Выступили первые звезды,из-за дальних гор поднялся и выплыл на середину неба сверкающий серп луны, ужезаметно раздобревший, сытый.

Наконец послышалось хлопанье крыльев, ворон упал на полянупочти камнем, с трудом уцепился за сук на коряге. Пасть его широко раскрылась,он хрипел, глаза мутные.

— Вина, — произнес он сипло. — И еще… вина…

Генрих первый поднес ему наполненную чашу, воронблагосклонно испил из рук барона, а я осторожно снял клочок пергамента. На этотраз он оказался привязан черной ниткой. Генрих схватил дрожащими руками, я едвауспел перехватить на лету чашу, быстро прочел, вскрикнул и упал бездыханный.

Королева с плачем бросилась на его тело, я поставил чашу наземлю, ворон тут же слетел к ней довольно бодро, а я подобрал записку. Словарасплывались в красном свете прыгающего пламени, но смысл я уловил сразу: я васлюблю, к чему лукавить, но я другому отдана и буду век ему верна. Хорошиеслова, исполненные достоинства, и в то же время как бы несут в себе легкийупрек: что же ты хлебалом щелкал, я же ходила девственная и поспевшая, мог быпервым запустить в меня свое семя, я бы вынашивала твоих детей, но ты всеоткладывал, воевал, а нашелся мужчина, что предпочел взять сперва меня, а потом— войну, мне это даже льстит, так что смирись, я уже не твоя…

Когда Генрих начал приходить в себя, я сразу же заявил:

— Сегодня нас догонит ваша отборная сотня. Черезнедельку подтянется войско. Уверен, сумеем заставить тролля выдать нам вашуневесту!

— И мою сестру, — добавила королева.

— И вашу сестру, Ваше Величество.

Генрих, бледный и осунувшийся, спросил тупо:

— Но… как? Как я могу нарушить святость брака? Ониуспели, успели обвенчаться!..

— Да, — ответил я легко, — но что повенчано,то можно и развенчать, это раз плюнуть.

Они отшатнулись от меня, как от прокаженного. Глаза королевырасширились, смотрит с отвращением, а Генрих попросту не понял, переспросил:

— Но как же… Они же успели…

— Да кто теперь смотрит на печать ЗАГСа? — спросили жизнерадостно. — Или изволите беспокоиться о деликатной стороне вопросадефлорации?.. Так еще крепче вас любить будет после этого грязного, вонючего игрубого тролля!.. Увидит разницу.

Они молчали и смотрели на меня как на говорящую обезьяну.Грязную, вонючую, грубую, отвратительную обезьяну. Королева покачала головой,Генрих все еще не врубился.

— Сдаюсь, — сказал я. — Вы подумайте сами, ая пока схожу проверю насчет оленя.

Волк буркнул:

— А надо ли?

У его ног лежали с десяток толстых жирных зайцев. Томясь отбезделья, переловил, похоже, на несколько миль вокруг все живое.

— Надо, — ответил я. Оглянулся на королеву иГенриха. — Ты тут побудь с ними.

И трусливо смылся за деревья, где бродил долго, давая обоимприйти в себя и осознать, что вообще-то пустячок все эти венчания и дажепостельные сцены. И она дура, написала такое. Прикалывается, а он же шуток непонимает, всерьез принял! Я когда читал или смотрел в кино, как удалой гусарворует дочь помещика, увозит в ближайшую церковь и там венчается, то папаша тутже опускает руки и вынужденно признает их брак. Да я бы на его месте тут жевелел слугам выпороть гусара, пусть не думает, что церковный ритуал дает емудепутатский статус неприкосновенности, а дочь выпорол бы собственноручно. И никакогопризнания этого церковного брака, мало ли что пьяный попик там набормотал, онмне не указ.