её опровергнуть, доказывать себе и окружающим, что ты — человек, — и вдруг случайно выяснить в разговоре с Хранителями, которым всецело доверял, на которых полагался в областях, практически недоступных для понимания, что помимо абсолютно чёрного тела существует ещё и абсолютно белое, переродившееся, собственно, в самих Хранителей.

— И что? — Дорогин как-то по-новому взглянул на этих тонких белых существ, как будто не меняющихся с годами, словно впервые их увидел. — Вы — промежуточная стадия между абсолютно белым телами и чем? Во что вы перерождаетесь?

— В том-то и дело, что мы этого и сами не знаем. Абсолютно чёрное тело не знает, что переродится в карлика. Карлик не знает, что переродится в человека. Абсолютно белое тело не знает, что переродится в человека. И человек не знает, в кого переродится, пока не переродится. Так что мы не можем вам сказать.

— Вот же блин! — Дорогину очень хотелось выругаться матом, но он сдержался, — давно уже не позволял он себе произносить матерные слова ни наедине с собой, ни на людях, тоже, кстати говоря, одно из проявлений борьбы за человечность. — Надеюсь, с этими абсолютными телами покончено. Чёрное, белое. На этом всё? Нет больше никаких тел?

— Есть, — продолжили ошарашивать его Хранители. — Ещё существуют абсолютно прозрачные тела.

— А это ещё что такое?! — у Дорогина начала немного кружиться голова. Он посмотрел на Кыштымского карлика в хрустальном яйце, и тут ему вдруг показалось, что тот немного повернул лицо в его сторону, приоткрыл веки и рот, силясь что-то произнести. Что за наваждение! Протерев глаза, Дорогин обнаружил карлика мертвым, как прежде, и вздохнул с облегчением.

— В общем-то, это — тоже чисто математическая абстракция. В природе не существует ничего абсолютного, ни чёрного, ни белого, ни прозрачного. Но нет закона, запрещающего этим абстракциям перевоплощаться во что-то другое. Вот они и перевоплощаются сначала в одно, потом в третье. При этом никто не может им запретить оставаться тем, чем они являются. Абсолютно прозрачное тело противоположно чёрному и белому, оно не отражает электромагнитные волны и не поглощает их, оно просто их пропускает, и делает это лучше всех.

— И в кого же перевоплощаются эти абсолютно прозрачные тела?

— Во всех остальных людей этого мира, конечно же.

Ну вот! Почему-то вдруг полегчало! В голове Дорогина выстроилась закономерная градация: на нижнем уровне — прозрачные тела, всё население земли, кроме тартарцев и Хранителей, у них нет веса и значения, — все, включая основные ценности жизни, проходят сквозь них, не задерживаясь; на среднем уровне — белые тела, Хранители, живущие под землёй, не такое уж и многочисленное, судя по всему, племя, — отражают всё от себя, ни на чём не зацикливаются, ничего сквозь себя не пропускают, но ничего и не впитывают, а на самом высоком уровне — чёрные тела, то есть тартарцы, которые всё поглощают на пользу себе и всему человечеству. Наконец-то сердце Дмитрия Дмитриевича успокоилось, ушли брезгливость и недопонимание, — он словно впервые увидел Кыштымского карлика в хрустальном яйце, взглянул на него, как на нетленные мощи своего святого предка, даже захотелось припасть к ним устами и воздать должные почести, — благодарение, благодарение, благодарение абсолютно черным телам, которые перевоплотились в нас, в тартарцев, передав нам свои основные духовные ценности и свойства! благодаря вам Тартария теперь такая богатая и счастливая! самая прекрасная страна в мире! самый чудесный народ на свете! слава кыштымскому карлику! слава абсолютно чёрному телу!

Дмитрию Дмитриевичу хотелось кричать об этом на весь мир, и не понимал он, зачем такую простую и добрую истину надо скрывать!

— Что ж вы раньше ничего мне об этом не говорили? — с радостным возмущением спросил Дорогин.

— Раньше вы об этом ничего не спрашивали, — был сухой и короткий ответ.

Глава 7

Квадратное солнце

Не знаю, откуда он взялся — этот образ кота, живущего в квартире на девятнадцатом этаже? Не восемнадцатого и ниже, при падении с которых на твердую поверхность коты способны выжить. Зафиксировано много подобных случаев. Они получают травмы: эпистаксис (кровотечение в носу), пневмоторакс (коллапс лёгкого), перелом твёрдого неба (костяная пластинка над ротовой полостью). А вот выжить, упав с девятнадцатого этажа и выше, у котов и кошек не получается, — против законов природы не попрешь, даже если у тебя в запасе есть шесть жизней, как у Муэццы, кошки пророка Мухаммеда, семь, как у кота Тибальда из средневековой поэмы «Роман о лисе Рейнеке» или даже девять, как Бастет, древнеегипетской богини с головой кошки. И всё же, надо отдать должное этим уникальным животным: выжить при падении с высоты восемнадцатого этажа мало кто из млекопитающих способен, и уж точно — не человек, — не умеет он ловко разворачиваться в воздухе и пружинисто приземляться на четыре лапы. Но что заставляет кошек сигать с такой высоты? До появления многоэтажных строений этой проблемы не существовало, жизни кошек обрывались по естественным причинам — от болезней, старости и насилия. С ростом же числа высотных зданий участились случаи неестественной гибели, если можно так выразиться, но они не фиксировались, мёртвых животных предавали земле, а к ветеринарам приносили выживших при падении с высоты и травмированных животных, после чего на это явление обратили внимание, ему даже дали название "Высотный синдром". Неловкость, случайность, чья-то злая воля, непонимание и намеренное пренебрежение опасностью — такие назывались причины падения животных с высоты, но никто так и не предположил, что синдром этот мог стать порождением конфликта между иллюзией и реальностью, с которым пришлось столкнуться несчастным животным; находясь в неволе, заточённые людьми в каменные мешки с секциями, обречённые проводить в них почти всю свою жизнь за исключением коротких и редких минут выгула на шлейке, так как кошек и котов в городе не принято выгуливать, а так же — летних поездок на дачу, если повезет, — они, имея естественную, врожденную, тягу всех без исключения живых существ к свободе, получали иллюзию свободы. Им разрешалось: быть избалованными, отказываться от надоевшего корма, трепать нервы хозяевам, чтобы они думали о расширении ассортимента, предлагали больше вкусняток, лениво бродить по секциям квартиры из угла в угол, лежать на диване, забираться на шкаф, спать или не спать, есть или не есть, откликаться на зов или не откликаться — всё это формировало в животных иллюзию свободы в рамках дозволенного, но настоящая свобода оставалась для них недоступной, — нельзя было просто выйти в открытую дверь или окно дома по своим кошачьим делам, погулять по окрестностям, поохотиться на мышей, пообщаться с себе подобными, поубегать