Они лежали под высоким небом, тесно прижавшисьдруг к другу, над ее горлом была его разинутая пасть. Дыхание далматинца былонадежным и близким, он осторожно поднял ее, и они вместе понеслись прочь.

Мимо них летели облака, и воздух взрывалсятысячью красок. Дерзкий розовый переходил в теплый ализарин. Вот чего мне нехватает, думала она.

В полете она крепко обхватила его ногами,осторожно сняла очки и держала их высоко над головой. Наконец они нашли ритм.Ритм дикого наслаждения.

Проснувшись, Руфь еще чувствовала игру мышц,прикасавшихся к ее коже. Было пять утра. Она встала, пошла в гостиную кмольберту, зажгла свет и в спальню уже не вернулась.

Значительно позже, когда Тур уже проснулся,зверь поднял к ней голову. Открытая пасть, горячий высунутый язык. Огненныезеленые глаза. Он стал большим и заполнил собой половину холста.

Картина набрала силу. Это пришло свыше. Теперьей было не убежать от нее. Лапы далматинца поднялись легко и бесшумно, но в нихбыла мощная сила. Когда он столкнулся с Руфью, ее охватило мучительноетомление, она с трудом дышала.

Наконец она распрямилась, чтобы потеретьзанывшую спину, и обнаружила, что плачет.

Она давно говорила себе, что надо снова начатьписать. И вот начала.

Мольберт должен стоять в гостиной. Днем егоможно ставить в манеже Тура. Надо сказать Туру, что он уже большой и долженуступить маме на время свой манеж.

Меня изменяет не идущее время, а то, как я егоиспользую, думала Руфь.

* * *

Была первая суббота октября, но солнце грело,как летом. Уве взял с собой Тура, и они пошли вперед, чтобы подготовить лодку.Они собрались на рыбалку. Руфь с рюкзаком спускалась по лестнице, когда пришелпочтальон.

— Тебе письмо. — Он с улыбкой протянул ейголубой конверт.

Она сразу узнала почерк Турид, и ей сталолюбопытно. Они редко писали друг другу. Встречи их были сердечными, нонечастыми, от случая к случаю. И Руфь сама не знала, жалеет ли она об этом.Ведь они дружили четыре года, пока занимались в педагогическом училище. Туридбыла забавная и большого внимания к себе не требовала. Но она была свободна, иу нее были интересы, которых Руфь не могла себе позволить.

Она сняла рюкзак, села на ступеньку и открылаписьмо. В начале письма Турид сожалела, что Руфь в тот вечер не могла остатьсяночевать. В другой раз она непременно должна приехать с ночевкой. И четыревосклицательных знака.

Читая дальше, Руфь скользнула глазами послову, стоявшему в самом конце страницы. «Горм». Ее взгляд приковался к нему, иона не могла понять, какое отношение оно имеет к письму Турид. У него не былооснований здесь находиться.

Турид писала, что между нею и Турстейномникогда не было ничего серьезного. Поэтому они больше не встречаются. Зато онавстретилась несколько раз с Гормом Гранде. И, как она выразилась, ей кажется,что он «у нее на крючке».

Резиновый сапог Руфи был заклеен на большомпальце. Однажды она напоролась на брошенную в траве косу. Ей показалось, чтобылая рана открылась и достигла груди. Злость не уменьшила боли. Руфь сложилаписьмо, не дочитав, и сунула его в карман куртки.

Пока она шла к берегу, яд от письмараспространился по всему телу. Ей было знакомо это чувство. Она испытывала егои раньше. Когда Уве не приходил домой ночевать или танцевал, слишком тесноприжавшись к своей даме. И все-таки то было совсем другое. Задыхаясь, она шлапо тропинке, хлеща рукой по отцветшему иван-чаю и засохшей траве. Поддаваланогой все камни, какие видела среди корней и веток. Казнила эту проклятую,жалкую, топкую землю. Так ей! Аминь.

Она мысленно видела Горма, обнимавшего Турид.Танцующего с ней. Наклонявшегося над ней с тем же взглядом, каким он смотрел наРуфь, когда они танцевали. И в машине. Его руки, обнимавшие Турид.

Неожиданно Руфь остановилась. Ее осениладогадка. И это было хуже того, что Уве когда-то не пришел домой ночевать послевечеринки. Эта догадка открыла Руфи не только то, что она любит Уве далеко нетак, как ей следует любить своего мужа, но что она, глупая женщина, по ушивлюблена в Горма Гранде.

Руфь вдруг поняла, что всерьез думала, будтоГорм ходит по городу или сидит в своей конторе исключительно для того, чтобы ейбыло о ком мечтать. Что она должна получить тайный подарок, о котором никтоничего не знает.

Она зашагала дальше, а горячие лучи стоящегонад ней солнца били по ее куртке и джемперу. Добравшись до полосы прилива, онашвырнула на землю рюкзак и, вещь за вещью, сдернула с себя всю одежду.

Совершенно голая, она кружилась средиприбрежных водорослей, перекатывала с места на место камни, падала и шала.Наконец она попала в ледяные объятия, сомкнувшиеся вокруг нее. Сейчас онаутонет...

Когда она, икая, вынырнула на поверхность, онаувидала испуганные лица Уве и Тура в качавшейся на волнах моторке. Уве подтянулпоближе привязанный к моторке ялик, чтобы на веслах добраться до Руфи.

Охваченная злостью, она плыла к лодке. Прикаждом взмахе ее руки их головы то появлялись над водой, то исчезали. Уве, Тур.Тур, Уве. Плечи и головы, головы и плечи. Дыши. Спокойно. Эти двое — все, что утебя есть! Пойми это. Дыши. Держись.

Наконец она забралась в красный пластмассовыйялик.

— Ты сошла с ума, тебя же видно с дороги! —крикнул Уве, он, видно, здорово струхнул.

— Плевать мне на это, — ответила Руфь,перелезла из и лика в лодку и стряхнула с себя воду.

— А где твоя одежда? — жалобно спросил Уве.

— Как где? На берегу, конечно!

— Господи, Руфь, что с тобой?

— Хочешь, чтобы я поплыла к берегу и шлепалапо мелководью до своей одежды, пока на меня будут глазеть с дороги? —огрызнулась она.

Уве пересел в ялик и поплыл к берегу. Руфьнатянула на себя его свитер и, стуча зубами, села на банку.

— Как ты хорошо плаваешь! — испуганнопроговорил Тур.

Она обняла его и подбросила в воздух. Ондолжен был засмеяться. Они оба должны были засмеяться. Но он не смеялся, он снедоумением смотрел на нее.

— Мама, ты на нас сердишься?

Она посадила его на место и поглядела на своипосиневшие от холода ноги. Потом присела на корточки и натянула свитер до самыхступней.

— Нет, — сказала она, прижавшись к щеке Тура,— не сержусь. Просто твоя мама глупа, как овца, поэтому ей теперь холодно дажев свитере.

— Овцы не умеют плавать, — взрослым голосомсказал Тур.

— Если придется, умеют.

— А тебе пришлось?

— Да.

— Почему?

— Из-за сердца. У мамы так заболело сердце,что ей пришлось поплавать.