многочисленные узкие туннели и крутые лестничные марши были совершенно не предназначены для лошадей. Вскоре Писарро узнал, что неприятель предупредил его замысел выслать Сото вперед для контроля за мостами и разрушил большинство из них, попутно разграбив и предав огню большинство поселений. По этой причине экспедиция продвигалась вперед мучительно медленно. Хотя отдельные стычки с врагом неизменно заканчивались победой испанцев, было очевидно, что туземные воины быстро учатся; кроме того, за ними, как всегда, было численное преимущество. Достигнув Вилькауамана, Писарро узнал, что Сото снова ушел вперед вопреки их первоначальному плану встретиться там. Причина якобы заключалась в том, что Сото спешил обезопасить мост через реку Апуримак и, что еще важнее, помешать сторонникам Атауальпы, которым удалось бежать из Хаухи, соединиться с Кискисом. Другие очевидцы событий приводили версию, не сулившую в будущем ничего хорошего для согласия между предводителями испанцев: что жадность и гордыня заставили Сото поторопиться, чтобы «насладиться вступлением в Куско» без Писарро и Альмагро[899].

И все же Писарро явно верил Сото. Он даже еще раз разделил свой отряд, отправив Альмагро с 30 всадниками вперед, чтобы помочь Сото, а сам последовал за ними только с 10 всадниками и 20 пехотинцами, охранявшими Чалкучиму. К этому времени Сото и его люди уже пересекли реки Пампас, Андауайлас и Абанкай, не встретив никакого противодействия со стороны туземцев. Но когда в субботу, 8 ноября, они подошли к огромному каньону Апуримак, то с тревогой осознали, что опоздали и враг уже успел сжечь мост. Однако им повезло в другом: в начале ноября, в самое сухое время года, им удалось перейти реку вброд, поскольку вода доходила их лошадям только до шеи. Всего несколькими неделями позже они утонули бы в бурном потоке. Этот успех Сото стал легендой: то был, по словам официального историка Филиппа III, триумф, «невиданный с тех пор, ‹…› и уж точно не в Апуримаке»[900].

Восточный берег этой могучей реки образует череда крутых склонов. Вечером дня переправы Сото наконец добрался до вершины огромного ущелья. И люди, и лошади были измотаны изнурительным подъемом, не говоря уже о разреженном горном воздухе и сильной жаре. Конкистадоры остановились на отдых в близлежащей горной деревушке Вилькаконга, жители которой поделились с ними едой и столь необходимым для лошадей маисом. Когда они ужинали, воины инков осуществили внезапную атаку, сначала обстреляв испанцев из пращей, а затем ринувшись на них в рукопашную с каменными дубинами, булавами и боевыми топорами. Те немногие конкистадоры, которым удалось оседлать измученных лошадей, не могли пустить их даже в рысь. В кои-то веки инки смогли навязать испанцам тот вид боя, в котором были мастерами, и они извлекли из этого максимальную выгоду. Когда с наступлением ночи нападавшие отошли вверх по склону, они оставили после себя 6 убитых и 11 раненых конкистадоров, а также 14 раненых лошадей. Той ночью испанцев спасло само провидение в облике Альмагро и его 13 всадников. Когда на следующее утро инкские воины снова спустились вниз, чтобы добить сильно потрепанный отряд Сото, они столкнулись с новым противником, теперь имевшим вдвое больше всадников, и были вынуждены отступить обратно вверх по склону, потеряв убитыми несколько человек[901]. Оставшихся инков спас только внезапно опустившийся туман, который часто окутывает края каньона Апуримак в прохладные утренние часы[902].

Три дня спустя, в четверг, 13 ноября, Писарро тоже переправился через Апуримак и присоединился к Сото и Альмагро. Едва услышав о произошедшей битве, он пришел к выводу, что за этими событиями стоит Чалкучима, и решил его казнить[903]. В тот же вечер в месте под названием Хакихауана великому военачальнику представилась незавидная возможность принять крещение, чтобы быть задушенным, а не сожженным. Поклявшись, что он не имеет никакого отношения к вооруженному сопротивлению, с которыми столкнулись испанцы, Чалкучима отказался. Его заживо сожгли как предателя на центральной площади[904]. Это был опрометчивый акт горькой и несправедливой мести со стороны Писарро. Если уж на то пошло, попытки сопротивления выглядели скорее жалкими в своей беспомощности: Кискис, главнокомандующий Атауальпы в Куско, на самом деле стоявший за этими засадами, упустил множество шансов застать испанцев врасплох на крутых склонах и в узких долинах, где их можно было легко перебить. Учитывая, что в последующие годы туземные отряды побеждали на похожей местности гораздо более крупные испанские силы, мы можем только заключить, что инкских воинов ввергло в нерешительность планомерное продвижение вперед этих, казалось, неуязвимых лошадей и людей.

Подступы к Куско с северо-запада отличаются от остальных. Город стоит за изгибом долины, скрывающей его до тех пор, пока путник не оказывается практически над ним. Первым, что заметили конкистадоры, приближаясь к столице, стало облако дыма над холмами. Двигаясь дальше, они уперлись в армию Кискиса, перекрывшую им дорогу к городу. Последовала ожесточенная битва: инкам удалось отбросить испанцев, ранив десятки человек и убив трех лошадей, прежде чем конкистадоры отступили в окрестные холмы[905]. Следующим утром на рассвете Писарро собрал всю свою кавалерию и пехоту: все понимали, что им предстоит потенциально решающее сражение. Спустившись с холмов в сторону Куско, они, к своему удивлению, не встретили сопротивления. Армия Кискиса буквально испарилась. В субботу, 15 ноября, «года MDXXXIII от Рождества Господа нашего и Искупителя Иисуса Христа… в час торжественной мессы» Писарро и его люди «вступили в великий город Куско без дальнейшего противодействия или боя»[906].

Что произошло? Почему Кискис позволил конкистадорам одержать такую легкую победу? Накануне вечером инкские воины нанесли испанской армии беспрецедентный урон, лишив жизни не менее трех могучих животных, которые до сих пор внушали им благоговейный трепет. Разве хорошо организованное, решительное сопротивление не остановило бы испанцев? Вероятной причиной такой кажущейся робости была битва при Вилькаконге. Инки запомнили, что на следующее утро враги явились, словно помолодевшие и вдвое более многочисленные. Могло ли такое случиться снова? От своих людей в Кито Кискис прекрасно знал о череде испанских галеонов, прибывавших в порты вокруг Тумбеса. Даже если бы он и одержал верх, эта победа стала бы лишь временной; более того, она могла спровоцировать ужасную расправу со стороны испанцев.

Однако есть еще одна, гораздо более вероятная причина, по которой Кискис решил не вступать в бой. Среди туземных воинов, сопровождавших войска Писарро, он не мог не заметить одну очень важную персону. Это был Манко Инка, сын Уайны Капака, сумевший выжить, пока Куси Юпанки по указанию Атауальпы мучил и убивал в Куско всех жен и детей Уаскара[907]. Манко объявился в тот самый вечер, когда был сожжен Чалкучима, что показалось Писарро и его людям настоящим чудом. Он подтвердил опасения Писарро, заявив, что военачальник Атауальпы действительно отправлял Кискису секретные сообщения с подробностями о различных потенциально полезных уязвимостях испанцев[908]. Манко также недвусмысленно сообщил конкистадорам, что, хотя он и стал «вечным беглецом» из-за необходимости прятаться от людей Атауальпы, которые были «полны решимости убить его», и потому был одет «как простой индеец», на самом деле он был «величайшим и самым могущественным вождем в стране, которого все без исключения хотят видеть своим господином»[909].

Если вспомнить, с какой скрупулезностью Кискис выполнял указания Атауальпы во время визита в Куско Буэно, Могуэра и Сарате, которым было поручено беззастенчивое разграбление Кориканчи, важнейшего храма города, нетрудно представить смятение, охватившее его при появлении наиболее очевидного преемника Сапа Инки – единственной фигуры, способной завоевать лояльность большинства жителей региона. Теперь, когда Манко находился в руках у противостоящих ему испанцев, для Кискиса все было кончено. Местные жители должны были воспринимать конкистадоров исключительно как освободителей, союзников, прибывших возвести на трон правителя, воцарения которого все они страстно желали. Неслучайно, что, как только конкистадоры вошли в Куско, Писарро отказался от своей испытанной стратегии стравливать две противоборствующие партии. С этого