момента он однозначно встал на сторону фракции Куско, представлявшей род Уаскара. После мирного вступления в город не прошло и дня, как Писарро предложил Манко снарядить армию, чтобы покарать тех, кто был верен Кискису. Быстро собрав 5000 хорошо вооруженных туземных воинов, Манко устремился в погоню за войсками Кискиса при поддержке 50 испанских всадников под командованием Сото. Размер армии Манко убедил Кискиса, что любые попытки остаться в регионе для него бессмысленны. Единственный доступный ему теперь план действий состоял в том, чтобы подготовить свои войска к медленному возвращению на их лежавшую далеко к северу родину[910].

К концу декабря 1533 г. Манко удалился в близлежащие горы, чтобы выдержать положенный четырехдневный пост перед официальным восшествием на престол в качестве нового Сапа Инки. Затем он торжественным маршем вступил на главную площадь Куско, почти так же, как ранее в том же году это сделал Тупак Уальпа в Кахамарке. Однако в Куско было гораздо больше диковин, способных поразить воображение хронистов, – особенно многочисленные забальзамированные мумии предков Манко, которые были извлечены из гробниц «с великим благоговением и почтением и доставлены в город, восседая на своих тронах в порядке старшинства. У каждой был паланкин, который несли люди в ливреях». Самого Манко также несли вместе с забальзамированной мумией его отца Уайны Капака, «как и остальных в их паланкинах, забальзамированных и с коронами на головах». Рядом с каждой мумией находился «небольшой алтарь с гербами этого правителя, на котором лежали ногти, волосы, зубы и другие части, срезанные с его тела». На церемонии присутствовали все жители города, и они выпили так много чичи, церемониального напитка из перебродившего маиса, что два широких стока, которые опорожнялись в реку, «текли мочой в течение целого дня… так обильно, как бьющий источник»[911].

Некоторая осторожность и юмор, с которыми испанцы описывали эти ритуалы, демонстрируют, что они не были для них столь чужды, как может казаться нам. Мумии и их телесные атрибуты имели в Европе явные аналоги в виде культа святых с их чудесами и реликвиями. Вместо того чтобы осуждать такое поклонение, Писарро воспользовался случаем, чтобы закрепить свой союз с жителями Куско, зачитав им ту же копию Рекеримьенто, что и в Кахамарке после восшествия на престол Тупака Уальпы. Как и тогда, он проконтролировал, чтобы весь ритуал был должным образом зафиксирован и нотариально заверен, и снова спросил через переводчиков у знатных инков, поняли ли они его. Когда они ответили утвердительно, Писарро опять заставил каждого из них трижды поднять королевский штандарт под звуки трубы, после чего Манко Инка и главные конкистадоры много пили из церемониальной золотой чаши[912].

После этого важнейшего ритуала Писарро почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы с чистой совестью приступить к разграблению столицы. Он занялся долгожданным грабежом планомерно и дисциплинированно; по сути, сохранившиеся документы позволили современным историкам реконструировать весь процесс в мельчайших деталях. Писарро приказал своим людям собирать все драгоценности в одной из комнат большого дворца, который он выбрал в качестве собственной резиденции и который стал известен как Касана. Это была великолепная резиденция, которую великий Пачакути Инка Юпанки построил для себя на северо-западном углу главной площади, у самой реки Уатанай, в ознаменование грандиозных завоеваний инков Куско в середине XV в. По мере того как сокровища прибывали, каждый предмет регистрировался Диего де Нарваэсом, которого Писарро в отсутствие оставшегося в Хаухе Алонсо де Рикельме назначил исполняющим обязанности казначея. Поскольку королевские печати хранились у Рикельме, Писарро также распорядился изготовить новые печати с королевским гербом. Различные документы свидетельствуют о торжественных клятвах должностных лиц, занятых переплавкой драгоценных предметов и взвешиванием получившихся слитков. Процесс стартовал 15 декабря с переплавки серебра разной пробы, которое затем было распределено Писарро (после одобрения братом Висенте де Вальверде) среди его последователей в соответствии с их личными заслугами. Потом очередь дошла до золота, которое было распределено в середине марта 1534 г. Поскольку бо́льшая часть золота Куско уже была перевезена в Кахамарку, а затем в Испанию, объем золота, подлежащего дележу, был ограничен. С другой стороны, серебра тут было более чем в четыре раза больше. В сумме стоимость слитков из Куско оказалась чуть выше, чем слитков из Кахамарки[913].

Уже став к тому времени невероятно богатым человеком, Писарро пребывал в благодушном настроении. Он проследил, чтобы корона получила свою пятину, которая была отправлена Карлу V вместе с некоторыми драгоценными вещицами: среди них были фигуры женщины и ламы, каждая из которых весила почти 30 кг и была изготовлена из восемнадцатикаратного золота. С теми, кто остался в Хаухе, тоже обошлись по справедливости, выделив причитавшиеся им доли. Писарро не забыл даже семьи и наследников шести конкистадоров, убитых в Вилькаконге, оставив за собой лишь долю, причитавшуюся «ему лично, двум лошадям, переводчикам и пажу». Одновременно Диего де Альмагро получил достойную компенсацию за то, что его откровенно обошли в прошлый раз, когда он слишком поздно прибыл в Кахамарку, так что в итоге ему досталось больше, чем кому-либо другому[914].

Методично разграбляя Куско, конкистадоры также не забывали оценить невероятное великолепие опустошаемой ими столицы. В послании Карлу V Куско описывался как «величайший и самый великолепный из всех городов, когда-либо виденных в Индиях… такой красивый и украшенный таким количеством прекрасных зданий, что даже в Испании он, безусловно, выделялся бы среди прочих»[915]. Несмотря на свой относительно небольшой, особенно по сравнению с Теночтитланом, размер, Куско мог похвастать тщательно продуманной, насколько это позволял сложный рельеф, планировкой, представлявшей все государство Тауантинсуйю в миниатюре. Расположенный в высокогорной долине, Куско снабжался водой из многочисленных источников, текущих прямо через городской центр к реке Уатанай. Отлично подходящая для выращивания высокогорных культур долина располагала и обильными пастбищами – и все это на фоне великолепной гряды покрытых снегом пиков, протянувшейся с востока на запад к северу от города.

Специалисты хорошо знают, хотя и далеко не всегда хорошо понимают, что в космологии инков эти элементы ландшафта наделялись жизнью и даже собственным сознанием. Близлежащую гору Уанакаури, например, почитали как уака – священное место упокоения окаменевших останков божественного предка-правителя. Это была лишь одна из множества подобных достопримечательностей, среди которых попадались родники, валуны, террасы и даже поля, которым были даны символические имена: каждый объект был связан с определенным сюжетом и наделен сакральной силой, на основании чего проводилась тщательная модификация ландшафта, отмечавшая ключевые моменты в истории и мифологии инков. Таким образом, красота, которой восхищались конкистадоры, была лишь внешним выражением динамичного социального, политического и мифологического пространства, которое служило стержнем государственного устройства Тауантинсуйю и, как следствие, было постоянным объектом политического соперничества[916].

Все это тщательно воспроизводилось в самой столице. Куско был «пространственной метафорой» мира инков[917]. Его сложная церемониальная жизнь и элегантная архитектурная симметрия были неразрывно связаны с обусловленным мифологией самовосприятием Тауантинсуйю. В центре города господствовали две соседние площади, разделенные рекой Уатанай. Аукайпата («терраса покоя») была с трех сторон окружена внушительными зданиями и обычно служила местом церемоний под открытым небом, часто с участием процессий мумий и других уака обожествленных правителей и их родственников, расставленных согласно рангу. Кусипата («терраса удачи») с другой стороны реки была засыпана песком с тихоокеанского побережья, под которым были погребены золотые и серебряные предметы из различных регионов Тауантинсуйю. Некоторые недавние археологические находки доказывают, что аналогичные решения сознательно воспроизводились в провинции, особенно в так называемых тампу – зданиях, разбросанных вдоль основных дорог и используемых инками для демонстрации своей власти посредством сложных церемоний, связанных с ритуальным гостеприимством[918]. Эти ритуалы, вероятно, также воспроизводили деление центра Куско на Ханан («верхний сектор») и Хурин («нижний сектор»), окруженные двенадцатью районами, по три на каждую из четырех суйю (сторон света) Тауантинсуйю. Это устройство соответствовало четырем основным дорогам, выходящим из города: в Антисуйю на северо-восток, Кольясуйю на юго-восток, Кунтисуйю