Сапа Инки, Паулью Тупак, и могущественный жрец Уильяк Уму, знатный родственник Уайны Капака. С какой точки зрения ни посмотри, эта экспедиция обернулась неприятным уроком. Конкистадоры обращались со своими туземными подчиненными с невыразимой жестокостью[944]. Неудивительно, что последние стали оказывать сопротивление, устраивая засады и убивая испанцев при любой возможности. Затем, когда испанцы начали задыхаться на высокогорных перевалах, ведущих в Чили, большинство их индейских союзников с отвращением дезертировали: к концу октября с экспедицией остались только Паулью и его свита. Даже Уильяк Уму отправился назад в Куско, бросив испанцев в положении, когда, как выразился один хронист, «им некому было принести даже кувшин воды»[945].

Вернувшись в Куско, Уильяк Уму принялся горячо обличать необоснованную жестокость людей Альмагро, и его слова подтвердили то, что Манко слышал из разных уголков Тауантинсуйю. Он начал задаваться вопросом, не были ли Кискис и Руминьяви правы в своем упорном сопротивлении незваным гостям. По-видимому, таким же было мнение единственного оставшегося в живых военачальника Манко, Кисо Юпанки, который сказал Сапа Инке, что ради своих жен и детей, которых постоянно бесчестили испанцы, им лучше было бы умереть, сражаясь за свободу, чем смириться с такой унизительной участью[946]. Поддавшись этим аргументам, Манко назначил тайную встречу с вождями Кольясуйю и сообщил им о своем решении восстать. Затем он среди ночи бежал из Куско, однако некий шпион сообщил об этом братьям Писарро, которые немедленно пустились в погоню. К началу ноября они выследили Сапа Инку и доставили его обратно в Куско «с цепями на шее и железом на ногах»[947]. Тем временем Кисо Юпанки и некоторые из вождей Кольясуйю добрались до высокогорья к северу от Хаухи, где вскоре восстали жители Тармы и Бомбона; другие вожди в различных районах Кольясуйю последовали их примеру. Вскоре в Куско начали поступать сообщения о гибели чуть ли не 30 испанцев, что вызвало череду жестоких карательных экспедиций под предводительством братьев Писарро и их союзников из числа туземцев[948].

Именно такую критическую ситуацию застал в Куско Эрнандо Писарро по возвращении из Испании в январе 1536 г. Негодование, с которым известие о казни Атауальпы было воспринято в Испании, живо припомнилось ему, когда он понял, что обращение его братьев с Сапа Инкой ужаснуло бы Карла V. Больше того, Эрнандо прибыл с особыми инструкциями от императора оказывать Манко почтение, достойное законного правителя. Соответственно, Эрнандо тут же принялся демонстрировать молодому Сапа Инке всевозможные знаки дружбы и уважения. Увы, было слишком поздно. Хотя Манко и выразил Эрнандо свою благодарность, он также составил новый план, следуя советам Кисо Юпанки и Уильяка Уму. Сказав Эрнандо, что должен сопровождать Уильяка Уму в долину Йукай, где требовалось провести некоторые важные религиозные церемонии, Манко сделал ему соблазнительное предложение: если Эрнандо позволит ему совершить эту поездку, он привезет ему золотую статую своего отца Уайны Капака в натуральную величину. Мало кто в Куско поверил уловке Манко, но Эрнандо, возможно ослепленный алчностью, был убежден, что Сапа Инке можно доверять. Затем, в Страстную субботу 1536 г., до Эрнандо дошли известия, что Манко действительно стоял во главе тщательно спланированной операции с участием вождей из всех четырех частей Тауантинсуйю, направленной на изгнание испанцев из Куско. Эрнандо пришлось признать, что его одурачили[949].

Вскоре десятки тысяч инкских воинов окружили Куско. По ночам разжигаемые ими огни казались очевидцу похожими на «очень ясное небо, усыпанное звездами»[950]. Манко и его военачальники, извлекшие ценные уроки из своих предыдущих столкновений с испанскими всадниками, мудро решили оставаться на склонах окрестных холмов. Не имея в подобных обстоятельствах возможности перехватить инициативу, конкистадоры со своими 80 лошадьми, от которых теперь не было никакого прока, могли только с ужасом наблюдать за тем, как день ото дня растет туземное войско. Манко терпеливо ждал, создавая убедительный численный перевес в свою пользу. Затем, в субботу 6 мая, он предпринял согласованную атаку на Куско, в которой инки совместили мощь своих пращей с новаторской техникой, столь же неожиданной, сколь и разрушительной: все камни они предварительно докрасна раскаляли в огне. Вскоре соломенные крыши города запылали. Испанцы чуть не задохнулись в густом дыму и выжили лишь потому, что сгрудились на той стороне главной площади, где не было домов[951]. Хотя то, что воины Манко спустились с холмов на равнину, теоретически позволяло задействовать испанских лошадей, находчивый Сапа Инка снова предвосхитил тактику испанцев новым приемом: воины инков крепкими веревками привязывали по три камня к высушенным сухожилиям ламы, получая снаряд, который при броске запутывался вокруг ног лошади, чаще всего заставляя ее упасть на землю[952].

Поняв, что они обречены, если останутся в городе, испанцы сосредоточили все свои усилия на захвате крепости Саксайуаман, расположенной на северной окраине Куско. Это была рискованная операция, поскольку инки перекрыли подступы к крепости при помощи смертоносных ям, которые приходилось с большим трудом засыпать, пока всадники стояли на страже, открытые для атак со склонов. Тут испанцам помогла уловка: всадники быстро поскакали на северо-запад, заставив преследователей думать, что они обратились в бегство, и тем самым выманили инков на равнину, чтобы попытаться сжечь висячий мост через Апуримак. Как раз в этот момент испанцы повернули вправо, подойдя к крепости с единственного свободного от препятствий направления[953]. Защитники Саксайуамана встретили их ливнем дротиков и камней. Хуан Писарро, который накануне был ранен в челюсть и не смог надеть шлем из-за отека, получил смертельное ранение в голову. И хотя смерть этого грозного врага подняла боевой дух инков, испанцы прибегли к проверенным методам осадной войны, которые доказали свою эффективность в Испании во время кампаний против Гранады. Ночью они взобрались на высокие крепостные стены при помощи осадных лестниц. К концу мая, после нескольких дней ожесточенных боев, они полностью овладели крепостью, что обеспечило им надежную базу для восстановления своего контроля над прежней столицей инков.

Осознавая, что его положение безнадежно, Манко Инка отступил в Ольянтантамбо, церемониальный центр примерно в 70 км к северо-западу от Куско, где он мог чувствовать себя в относительной безопасности. Расположенный в месте, где долина Йукай сужается по мере того, как река Урубамба спускается к бассейну Амазонки, обнесенный стенами комплекс контролировал доступ в долину через перевал Пантикала и спуск в восточные джунгли. Таким образом, он обеспечивал инкам убежище, откуда они могли продолжать оказывать ожесточенное сопротивление конкистадорам[954].

Тем временем в Лиме едва узнавший о восстании Манко Франсиско Писарро начал собирать подкрепления. Один отряд, под командованием Франсиско Могровехо де Киньонеса, был отправлен в Хауху, а другой, под командованием Гонсало де Тапиа, – в Уамангу. Инки имели явное преимущество в виде ландшафта и в полной мере воспользовались им, избрав смертоносную стратегию засад в районе глубоких узких ущелий, которыми изобилуют Центральные Анды. Блокировав ущелье с двух сторон, они затем скатывали на пойманные в ловушку испанские войска тяжелые валуны. Сотни испанцев были убиты, что вынудило Писарро послать за подкреплением в Панаму и Никарагуа. Со временем обитатели Лимы пришли к убеждению, что их положение безнадежно, и начали задаваться вопросом, как скоро они будут вынуждены вообще покинуть Перу[955]. Писарро излил свое разочарование в письме Педро де Альварадо, вернувшемуся в Гватемалу, где сообщал, что горе от понесенных потерь заставляет его желать себе смерти[956]. Ничто из этого не ускользнуло от внимания Манко, чьи военачальники осенью 1536 г. предприняли несколько попыток занять саму Лиму. Но это было излишней самонадеянностью: положение Лимы на плоской открытой равнине, несомненно, было выгодно испанцам. Да, полководцы Манко получили в свое распоряжение испанское оружие и уже применяли его с большим успехом, но испанцы успешно оборонялись и постепенно получали подкрепления в виде большого числа воодушевленных соотечественников, которые хлынули в Лиму из Центральной Америки, Карибского бассейна