И снова абсолютизм

После иностранной интервенции и реставрации абсолютизма Фердинанд VII во второй раз начал свое правление с жестоких репрессий по отношению к тем, кто имел хоть какое-то отношение к деятельности либеральных правительств. Временная правительственная хунта Испании и Индий, созданная 6 апреля 1823 г. во главе с Франсиско де Эгиа, через несколько недель передала свои полномочия Регентскому совету под председательством герцога Инфантадо и новым министерствам. В декабре 1823 г. король объявил программу, которой они обязаны были следовать: создание органов внутреннего порядка; роспуск существующей армии и формирование новой; отказ от любых форм политического представительства; чистка всех министерств, судов, ведомств от приверженцев конституционного режима; защита роялистов; уничтожение тайных обществ и, наконец, непризнание государственных займов, осуществленных в период либерального трехлетия.

Подобная политика подразумевала жестокие репрессии. Регентский совет вынес смертные приговоры всем депутатам кортесов, а тем временем военные трибуналы и волонтеры-роялисты[274] развязали настоящий террор на местах. Армия подверглась чистке, военачальников-либералов казнили, вне зависимости оттого, были ли они кадровыми военными, как Риего, которого повесили на мадридской площади Себада как обыкновенного преступника, или предводителями партизанских отрядов, как Хуан Мартин Эль Эмпесинадо, которого перед казнью подвергли оскорблениям и унижениям[275]. Местные хунты, занимавшиеся чистками, подвергли судебным преследованиям всех, кто во время конституционного режима занимал ответственные государственные посты. Очевидно, что в таких обстоятельствах эмиграция стала массовой и что формирующаяся нация и зарождавшееся испанское государство во второй раз лишились лучших своих умов и своих самых энергичных деятелей. Испанские изгнанники, писал Ларра, населили Францию и Англию.

События либерального трехлетия не были историческим эпизодом и не ограничивались несколькими городами, о чем свидетельствует самый масштаб репрессий. В течение трех коротких лет произошел настоящий расцвет политической и культурной жизни, несравнимый даже с временами войны за независимость. Появление сотен газет, возникновение патриотических обществ, участие граждан в институтах политического представительства сопровождались возобновлением работы университетов и созданием во многих городах просветительских центров, которые назывались атенеями или лицеями. Благодаря деятельности органов местной власти внедрялись политические практики, предусмотренные конституцией. Появление новых общественных институтов и постоянная политическая и культурная мобилизация привели к формированию в городах среды свободного общественного мнения, искоренение которой и являлось целью репрессий. Разумеется, инквизицию не восстановили, но епископы организовали так называемые хунты веры, взявшиеся за контроль над моралью и соблюдением религиозных догм. Их поддерживал министр юстиции Франсиско Тадео Каломарде, постоянный член правительства с января 1824 по октябрь 1832 г., поборник культурных репрессий, образец, по словам Ларры, «политического душителя», стремившегося затоптать ум, науку, искусство.

Если репрессии были направлены на консолидацию абсолютизма, то катастрофическое положение государственных финансов, напротив, ограничивало планы реставрации. Необходимо было изыскать ресурсы для того, чтобы вывести государство из нищеты и найти людей, способных это сделать. Первая задача была непростой, ведь освободительное движение в американских колониях близилось к завершению. Поражение королевской армии при Аякучо в декабре 1824 г. стало кульминацией войны за независимость, и поступление колониальных средств в государственную казну окончательно прекратилось. Так что никакого облегчения для испанского бюджета с этой стороны ожидать не приходилось. Следовало искать финансовые источники в другом направлении. Поскольку налоговых поступлений также было недостаточно, нужно было прибегнуть к займам, а в этом случае правительству пришлось бы признать обязательства либерального режима. Кредиторы требовали гарантий, чтобы чиновники, ответственные за финансы, были людьми сведущими, — условие трудновыполнимое, учитывая масштабы эмиграции. Министром финансов стал Луис Лопес Бальестерос. По словам Доносо Кортеса, его отличали умеренность образа мыслей, терпимость в выражении мнений, трудолюбие на службе, любезность манер и сдержанность поведения. Бальестерос приступил к переговорам с банкирами, выразившими готовность кредитовать государство.

Все это вызвало важные последствия. Была упорядочена государственная администрация. Начались поиски среднего пути между либералами, обескровленными и изгнанными, но вечно готовыми к мятежу, и крайними реакционерами — апостоликами[276] и волонтерами-роялистами, которые стремились к полной реставрации абсолютной монархии. Не ослабляя контроль над политической и культурной жизнью и сохраняя бдительность перед угрозой либеральных заговоров, реформаторы в правительствах Фердинанда VII — Сеа Бермудес, Лопес Бальестерос, Офалия[277] — предприняли важные шаги, вызванные сложным финансовым положением. Стал функционировать Совет министров, состоялась реформа государственных финансов, был создан Банк Сан-Фернандо; с утверждения Коммерческого кодекса и Закона о торговле началась кодификация законодательства; была улучшена система дорожного сообщения; организовано Министерство развития, занимавшееся делами внутреннего управления. Короче говоря, предпринимались попытки заложить основы нового государства посредством административных преобразований, а не трансформации политических институтов.

Руководство этой политикой взяла на себя группа сторонников абсолютизма, наследников «просвещенного деспотизма» времен Карла III. Их деятельность вызвала сначала отторжение, а затем и открытую ненависть реакционеров. Если «реформаторы» опирались на высшую бюрократию и поддержку крупных землевладельцев и банкиров, то оплотом реакционеров была Церковь и небогатое крестьянство Страны Басков, Наварры, Каталонии, Арагона и Валенсии. Реакционеры располагали военной силой волонтеров-роялистов, численность которых к концу 1820-х гг. превысила 100 тыс. человек. В Каталонии роялистское движение появилось рано и захватило большую территорию. Самая настоящая война началась с восстания так называемых «обиженных», или «недовольных» (malcontents) — крестьян, которые при поддержке духовенства выступали против правительственного курса.

С другой стороны, не менее важное размежевание происходило в среде либералов. Оно было связано с деятельностью военных — сторонников «восторженных», убежденных в том, что достаточно организовать небольшой вооруженный десант, проникнуть на Пиренейский полуостров, а затем, опираясь на военную силу, провозгласить восстановление конституции для того, чтобы вызвать всеобщее народное восстание, которое заставит короля снова присягнуть на верность конституции. Так одно за другим потерпели поражение несколько мятежей, включая экспедицию Мансанареса в Эстепоне в феврале 1831 г.; в мае была казнена Мариана Пинеда, а в ноябре в Фуэнхироле высадился Торрихос во главе отряда в 72 человека, которых арестовали и расстреляли[278]. Как напишет Ларра, 1831 год стал «годом реакции и убийств». Если и существовала перспектива возврата к конституционному режиму, то она не была связана с восстаниями — плохо подготовленными, еще хуже осуществленными, обреченными на неудачу, а их лидеры — на смерть. Перспектива (по крайней мере так думали эмигранты) заключалась в союзе с абсолютистами — сторонниками административных реформ, которые с начала 1830-х гг. испытывали давление со стороны «чистых» роялистов.

Таким образом, тогда друг другу противостояли два принципа организации государства. С одной стороны, абсолютизм, переживавший реформы, направленные на рационализацию администрации, который под нажимом либералов мог бы способствовать установлению конституционного режима; с другой — возврат к предшествующему режиму, к абсолютизму репрессивного толка, что могло бы произойти, если бы наследником престола стал брат короля Карлос Мария Исидро. Среднего пути