генерал-капитан Кесада, командовавший гвардейцами, погиб. Мария Кристина уехала в Ла-Гранху, а там королевские гвардейцы встретили ее криками: «Да здравствует Конституция!» и «Смерть тиранам!». По всей стране тем временем создавались местные революционные хунты.

В Ла-Гранхе делегация восставших, состоявшая из двух сержантов и одного солдата, обязала королеву-регентшу восстановить Конституцию 1812 г. Это важное событие выявило слабость правительства и монархии, показало, что для изменения политического курса достаточно одного выступления решительно настроенных военных. Истурис ушел в отставку. Его пост занял прогрессист Хосе Мария Калатрава и созвал учредительные кортесы в октябре. И снова либеральное правительство прогрессивной ориентации столкнулось с задачей выработки конституции, поскольку фактически Конституция 1812 г., восстановленная в качестве временной королевой-регентшей, в текущей ситуации оказалась непригодной. Она была непригодна, по крайней мере по мнению учредителей, потому что с 1808 г. медленно, но верно формировалась так называемая нация, т. е. класс собственников — нация-класс, а не та нация, что «вся суть народ», которую, по мнению Доносо Кортеса, создали Кадисские кортесы.

Согласно преамбуле «Конституция, которую Генеральные кортесы приняли и санкционировали, а королева Испании и от ее королевского имени вдовствующая королева, правительница королевства, одобрили», воплощала волю нации, стремившейся восстановить Конституцию 1812 г. Однако ее 12-я статья, согласно которой законодательную власть осуществляют кортесы совместно с королем, противоречит принципу, заявленному в статье 131-й Конституции 1812 г., который закреплял законодательные функции только за кортесами. Королевская власть и прерогативы короны, сохранившиеся в Кадисской конституции, теперь были усилены. Суверенитет нации также существенно ограничивался. Учреждались две палаты — Сенат и Конгресс депутатов. Сенат формировался на основе многоступенчатых выборов, но с сохранением за королем права назначения сенаторов из списка, состоявшего из тройного числа кандидатов, предложенных выборщиками. Состав Конгресса определялся в результате прямых выборов. Избирательное право было цензовым и зависело от уровня доходов или суммы уплачиваемых налогов, которые должен был определить соответствующий закон; на практике им смогли воспользоваться не более 4,2 % населения. Таким образом, система стала конституционной, но не стала демократической, поскольку суверенитет не принадлежал нации, а избирательным правом весь народ воспользоваться не мог.

В результате первых выборов, организованных согласно новой конституции, принятой в июле 1837 г., большинство в кортесах завоевали «умеренные»; с декабря они приступили к управлению страной. Еще раньше, в сентябре, по воспоминаниям Алькала Гальяно[287], жители Мадрида видели, как на подступах к слабо укрепленной столице реял штандарт претендента. Речь идет о так называемой королевской экспедиции, ведь ее возглавил сам дон Карлос, причем ее цели остались неизвестными[288]. Но то был последний успех карлистов. С начала следующего 1838 г. военная удача склонилась на сторону кристино. Череда поражений заставила противника искать мира. Генерал Кабрера, который, по словам Пастора Диаса, «умел править только с помощью страха, излюбленного орудия ограниченных умов», оказался неспособен к переговорам. Напротив, Рафаэль Марото, карлистский военачальник, недавно назначенный командующим северной армией, предпринял чистку собственного войска и даже расстрелял нескольких генералов, после чего вступил в переговоры с генералом Бальдомеро Эспартеро. Они заключили так называемое соглашение в Вергаре, которое не являлось ни договором между государствами, ни договором о капитуляции восставших перед законным правительством, — это было соглашение между военными, несколько экстравагантный способ положить конец шестилетней схватке. Политическая роль армии стала очевидной, но она стала результатом непрерывной войны, в которую была погружена Испания с 1808 г.

Действительно, Эспартеро представлял собой реальную власть в период полномочий трех правительств, сменявших друг друга с декабря 1837 г. Теперь, когда война закончилась (или почти закончилась, ведь Кабрера так и не раскрыл объятия в Вергаре[289]), «умеренные» чувствовали себя достаточно уверенно, чтобы продолжать осуществление своей программы. Они ограничили свободу прессы, избирательное право и предоставили министру внутренних дел право контроля над городскими советами согласно новому Закону о муниципалитетах, который отменял выборность алькальдов. Эспартеро, прогрессист, попытался добиться от королевы отказа от подписи всех этих законов, но потерпел неудачу, что в глазах общества свидетельствовало о его политическом поражении. Начались новые восстания, инициатором которых в отсутствие другого лидера стала национальная милиция. Снова повсюду появились революционные хунты. В июле в Барселоне прогрессисты восстали против Закона о муниципалитетах. В Мадриде восстание началось 1 сентября 1840 г., а уже 27 сентября столица приветствовала Эспартеро почти как императора: в его честь возводились триумфальные арки и памятные колонны. Мария Кристина, оказавшись в изоляции в Валенсии, решила положить конец своему двусмысленному положению, назначила прогрессистское правительство, отказалась санкционировать Закон о муниципалитетах и, 12 октября официально отказавшись от своих полномочий, покинула Испанию. Возможно, морганатический брак с Фернандо Муньосом, в который она вступила спустя три месяца после смерти своего мужа, и многочисленное потомство, появившееся в ее новой семье[290], побудили регентшу к такому решению. Однако изгнание короля вследствие народного движения станет политической моделью: судьбу Марии Кристины повторят ее дочь Изабелла и ее правнук Альфонсо[291].

Таким образом, последняя революция прогрессистов завершилась: регентша оказалась во Франции, а Эспартеро — в зените славы. Начался период так называемого Министерства-регенства. Как обычно, тут же были созваны кортесы, и прогрессисты получили в них большинство, что позволило Эспартеро стать регентом королевства до совершеннолетия королевы Изабеллы, т. е. до достижения ею четырнадцати лет. И снова, как обычно, переворот 1840 г. совершился во имя монархии, с чем соглашались все партии: по-прежнему действовала модель, созданная еще в Кадисе во время войны за независимость, а затем в Мадриде в период либерального трехлетия и утверждения либерального режима в 1830-е гг. Прогрессисты, твердо убежденные в необходимости народной милиции и выборности муниципалитетов, способные возбудить активное народное движение и организовать восстания, ни сейчас, ни позже не стремились уничтожить монархию. Разумеется, на их левом фланге уже появились группы демократов, которые заявляли о себе как о преемниках революционных принципов Кадиса и критиковали дух компромисса, все больше свойственный прогрессистам. Тем не менее демократические требования, включая республиканские лозунги, впервые появившиеся именно в этот период, пока не повлияли на массовую поддержку прогрессистов и не стали привлекательными для их лидеров.

Эспартеро оказался во главе правительства на волне революционного демократического движения, базой которого были муниципалитеты, находившиеся под влиянием прогрессистов, однако через три года ему было суждено утратить власть в результате военного мятежа под руководством генералов, близких к партии «умеренных». В период между народной революцией и военным мятежом так и не наступила стабильность, которая бы позволила и государству, и обществу оставить конфликты в прошлом и приступить к созиданию. Действительно, после отъезда регентши и в ожидании совершеннолетия наследницы престола глава правительства производил впечатление вождя слабого и временного лидера, что совсем не способствовало ни политической стабилизации, ни экономическому росту.