не предвиделось, поскольку абсолютисты-реформаторы полагали, что можно создать рациональную административную систему, не прибегая к конституции. Ситуация изменилась после брака Фердинанда VII со своей племянницей Марией Кристиной, четвертого по счету, в котором в 1830 г. родилась инфанта Исабель. Интриги апостоликов в сентябре 1832 г. в Ла-Гранхе с целью заставить больного короля отменить действие Прагматической санкции 1789 г., преданной гласности в 1830 г.[279], смерть короля в 1833 г., после чего было объявлено, что Исабель унаследовала престол, — в результате этих событий проблема государственности осложнилась династическим спором. Абсолютисты, объединившиеся вокруг претендента Карлоса, опирались на вооруженные силы, армейскую верхушку, поддержку большей части духовенства — воплощения реакции, широких кругов крестьянства. Они перешли от слов к делам, объявив войну пока еще не созданному государству.

Революция и гражданская война

Война ускорила формирование политических союзов. Образовалась партия апостоликов или роялистов, которую молодой Доносо Кортес считал партией фанатиков и ультранационалистов и обвинял в том, что, желая создать цивилизованное общество на основе феодальных и теократических институтов, она тем самым стремится остановить ход времени. Угроза с ее стороны вынудила политиков, некогда вставших под знамена революции, искренне поклясться в верности трону. Для начала революции этого было вполне достаточно, и даже те либералы, которые вернулись в Испанию по амнистии, объявленной королевой-регентом Марией Кристиной, встали на защиту юной королевы Изабеллы.

Первым шагом Марии Кристины стало утверждение Сеа Бермудеса на пост главы правительства. Тот, в свою очередь, представил программу административных реформ и назначил Хавьера де Бургос министром развития. Испания была разделена на 49 провинций, и эта реформа оказалась долгосрочной. Давление со стороны генералов Кесады и Льяудера и начавшееся народное движение убедили регента в необходимости покончить с абсолютизмом, каким бы реформаторским он ни был, и пригласить на пост премьер-министра Мартинеса де ла Роса, «человека двенадцатого года», участника либерального трехлетия, проведшего десять «черных лет» в Англии[280]. В казне было «денег мало, да и то в порченой монете», армия не укомплектована, займов не ожидалось из-за нерадивости чиновников и недоверия кредиторов, оружие находилось в руках у мятежного плебса, преданного дону Карлосу, — таким принял государство вернувшийся к власти почтенный Мартинес де ла Роса.

Этот «человек трибуны» был явно неспособен управлять государством в подобной ситуации. Его главная ошибка, по словам Ларры, состояла в том, что он «принимал слово за действие», а главный недостаток в том, что «его поглощали мелочи». Как бы то ни было, правительство Мартинеса де ла Роса исходило из предположения, что возможно найти средний путь между абсолютизмом и революцией, ту самую золотую середину между свободой и порядком, к которой стремились «умеренные», пусть она и была далека. А поскольку на пути к этой цели Конституция 1812 г. только мешала, Мартинес де ла Роса придумал нечто вроде дарованной Хартии — «Королевский статут о созыве генеральных кортесов королевства», обнародованный в апреле 1834 г., в ту самую неделю, когда в Мадриде была поставлена его пьеса «Заговор в Венеции», — уникальный случай, когда политик одновременно выводит на сцену королевский статут и знаменитую романтическую драму. Действительно, после возвращения изгнанных либералов свобода мнений и собраний постепенно отвоевывала себе пространство, утраченное после либерального трехлетия, и в Мадриде кипели романтические страсти.

И все же кортесы собрались. Согласно Статуту они состояли из двух палат — палаты пэров и палаты депутатов, что ясно указывало на желание Мартинеса де ла Роса восстановить традиционные институты Кастилии и Леона[281], а не искать нечто новое. Выборы были цензовыми и требования столь высоки, что им соответствовало лишь 0,15 % населения. Права политического представительства лишались ремесленники, торговцы, небогатые предприниматели, чиновники, средний класс и те, кого Ларра назвал служащими или «достойными пролетариями». Все они стремились найти другие способы для участия в политической деятельности, и снова появились атенеи, лицеи, клубы, тайные общества; горожане записывались в милицию. Эти люди не имели отношения к «невежественной черни» (столь пугавшей господина Мартинеса де ла Роса), которая в июне в порыве разнузданной ярости убивала монахов в Мадриде, обвиняя их в отравлении колодцев, что якобы стало причиной летней эпидемии холеры в столице. Год спустя в результате нападений толпы запылали монастыри в Барселоне, Мурсии и Валенсии. Прогрессисты (в недавнем прошлом «восторженные») снова обрели возможность действовать во имя своей цели — конституции, которая установила бы выборные институты власти, способные оказать сопротивление абсолютистам, развязавшим войну.

В войне решалась судьба государства, пребывавшего в состоянии постоянного становления. Действительно, речь шла о принципах государственности: претендент дон Карлос сражался не просто за власть в государстве — он боролся за создание иного государства, королем которого себя провозгласил. Это государство обладало армией, правительством и администрацией, которые распространили свою власть на обширную территорию и добились признания некоторых европейских держав. И хотя карлисты никогда не обладали военной силой, достаточной для победы, слабость сторонников Марии Кристины (кристино), плохая организация правительственной армии, постоянное дезертирство, отсутствие умелого командования и недостаток у регента средств позволяли претенденту контролировать свою «зону» и предпринимать рейды, которые пусть и не обеспечивали ему власть над определенными областями, но все же сопровождались грабежами, насилием, сеяли разрушение и смятение на территории противника. То была война, участники которой не блистали военными талантами, что сказалось на гражданском населении — ущерб возрастал, равно как и жестокость по отношению к врагу.

В те годы противники жили только ради войны, и поэтому Испания практически утратила свои позиции в европейской политике. Ее роль свелась к отчаянному поиску внешних займов. Позиции иностранных держав во внутренней политике страны укрепились; военные обрели большое влияние на правительство, хотя пока оно выражалось в требованиях дополнительного набора в армию и выделении средств на ведение войны. Как обычно, война, будучи продолжением политики иными средствами, являлась еще и особым видом предпринимательства, в котором были заинтересованы многие, и прежде всего военные, чья карьера, вознаграждение и слава, реальная или выдуманная, зависели от участия в боевых действиях. Армия сторонников Марии Кристины, неспособная одержать быструю победу, сражалась уже десять лет, росла численно и считала войну нормальным состоянием общества. Ей противостояло войско карлистов, которое победить тоже не могло, но в тогдашних обстоятельствах не приходилось рассчитывать и на его поражение. По словам модерадо Пастора Диаса, то была кровавая резня между армией королевы и бандами дона Карлоса.

После того как Сумалакарреги, первый по-настоящему талантливый карлистский военачальник, одержал победу над армией Марии Кристины, отставка Мартинеса де ла Роса была предрешена. Вместо него правительство возглавил другой просвещенный «деятель двенадцатого года», граф Торено. Он не проявил особых политических талантов, а его назначение на пост