— Ты что, Кир, и чая не выпьешь? — возмутилась мать. —Может, у нас ляжешь? От тебя водкой несет.

— Да я нормально, мам, — запротестовал я. — Ну чай выпью,да. Только быстро.

Мать пошла на кухню, недовольно ворча вполголоса. Отецвнимательно разглядывал меня.

— Как-то изменился, Кирилл.

— Что-то не так?

— Будто повзрослел.

— Папа, куда уж больше, мне не десять лет! Может, постарел?

— У тебя глаза стали серьезными. — Отец вздохнул, забрал измоих рук газету. — Пошли пить чай. Заходишь раз в три дня…

— В три дня? — тупо спросил я.

— Ну ты когда в свой Харьков-то поехал? Три… нет, четыредня. Тем более. Мать знаешь как скучает…

— Четыре дня, — задумчиво сказал я. — В поездках… времяпо-другому идет. Мне казалось, я очень давно вас не видел…

Чай был вкусный, свежий. Мать никогда не завариваетпакетики, только в чайнике. Говорит, что от пакетиков пахнет бумагой… Япослушно пил чай, ел какой-то приторный тортик. Кешью улегся у ног, сунул нос вмои носки, недовольно чихнул, но все-таки свой пост не покинул.

— У тебя подруга, что ли, в Харькове завелась? — мимоходомполюбопытствовал отец. Этот вопрос они явно обсуждали, когда я ни с того ни ссего (в их понимании) сорвался из Москвы, сбросив на них собаку.

— Да нет, не подруга, скорее боевой товарищ. — Я усмехнулся.

Мать, до тех пор бдительно следившая за мной — не слишком лисильно я подшофе, не уложить ли меня в гостиной на диване, — встрепенулась:

— Что еще за «боевой товарищ»? Ты что, связался с какими-тонеформальными организациями?

Я поперхнулся чаем.

В некотором смысле мать попала в самую точку.

— Да нет, мам. Это так, фигура речи…

— Не дергай ты его, — сказал отец. — Сын у нас не дурак,стадным инстинктом не страдает. Захочет — расскажет. Дело молодое.

Я допил чай, встал. Жалобно попросил:

— Ну так как? Дадите на такси?

— Дадим, — сказал отец. — А то оставайся? У меня коньячокесть, выпьем еще по рюмочке…

— Данила! — В голосе мамы прорезался металл. — Это еще чтоза полуночный алкоголизм?

— Я как врач утверждаю, от рюмки коньяка перед сном…

— Он уже свою рюмку выпил! Кирилл, я сейчас деньги принесу.Может, проводить тебя? Или вызвать такси?

— Мам, ну со мной же Кешью, кто нападет на человека с такимсвирепым охранником! — взмолился я. — А вызывать… ну их, я на улице поймаю, вдва раза дешевле доеду…

Как ни странно, но ссылка на Кешью их успокоила. Хотя,конечно, главным способом защиты хозяина у Кешью было бы зализывание врага досмерти.

На улицу я вышел в своей старой куртке, которую разыскаламать, сообразив, что я «в одной ветровочке». Еще и пришлось выслушать лекцию отом, как легко потерять здоровье и как важно его беречь. На мой взгляд, курткаДитриша вполне бы сгодилась добежать до дороги и поймать тачку, но я спорить нестал.

Кешью, сообразив, что мы идем домой, радостно рвался споводка. Я стоял в круге света от фонаря и держал поднятую руку. Мне что-то невезло, машины проносились мимо, никто не хотел подзаработать.

Наконец, взвизгнув тормозами, остановился потрепанный«жигуль». Я приоткрыл дверцу — и расхохотался.

— О, постоянный клиент! — весело сказал водитель-кавказец. —Садись!

— Я с собакой, ничего?

— Ничего, собака тоже человек. Садись.

Я сел в уютное прокуренное тепло, впустив Кешью на заднеесиденье и строго велев лежать.

— Там тряпка валяется, лапы ему оботри, — сказал водитель. —Хорошая собака. Породистая?

— Ага…

Перегнувшись назад, я вытирал Кешью лапы. Машина уже ехала.

— Тебе в Медведково, да? Как ты, проблемы свои решил? Помню,ты по всему городу мотался, беда какая-то случилась, да?

— Было дело, — согласился я. — Да и не решил ничего, есличестно. Так, решаю…

— Всех проблем не решить, — философски сказал водитель.

Я достал сигаретную пачку. На дне болталось две папиросы.

— Будете? — спросил я. — Табак простой, но издалекапривезенный. У нас не достать.

— Угости, если не жалко.

Кешью сзади чихнул, высказываясь и о курении вообще, и окурении папирос в машине.

— Хороший табак, — вежливо сказал водитель. — Крепкий.

— Да, пожалуй, это можно сказать, не кривя душой… —согласился я. — Как у вас дела-то идут?

— Резину поменял, — похвастался водитель. — Хотел зимнююставить, а потом решил универсальную. Зимы-то сейчас какие, теплые зимы… Кручубаранку, вот и все дела.

— Такова функция, — задумчиво сказал я.

— Э, разве это моя функция? Думаешь, если человек с Кавказа,он или на рынке торгует, или руль крутит? Я инженер-гидромелиоратор. Успелинститут окончить. А так все сложилось… — Он помолчал. — Не я решил, поверь. Заменя все решили большие толстые дяди. Что ж, буду руль крутить. Тоже работа.

— Тоже работа, — согласился я. — И раздавать приказы — тожеработа…

— Это все не главное. Главное, это жить. Ты парень молодой,думаешь, у тебя впереди вечность. А главное все-таки жить. Живой осел важнеедохлого льва.

Я молчал. Кешью возился на заднем сиденье.

Если я умру, как тяжело ему будет.

Не говорю уж, как плохо будет родителям.

А у Коти — только Иллан, да и то… он подруг всегда менял какперчатки.

Говорят, что от судьбы не уйдешь.

Правда, некоторые считают, что человек — сам творец своейсудьбы.

А вот я думаю, что все они правы.

Человек — это и есть судьба. Всегда есть то, что ты можешьизменить. То, через что способен перешагнуть. А есть и то, что никогда несовершишь. На что не способен. Хоть о стену головой бейся.

Я читал несколько книжек, где авторы доказывают, будточеловек способен на все. Помести его в соответствующую обстановку — так онбудет и говно жрать, и горла грызть. Некоторые очень убедительно этодоказывают. Только мне все равно кажется, что такие книжки доказывают лишьодно: именно этот человек готов и жрать, и рвать. Иначе все неправильно. Иначевсе зря.