Заместитель директора СВР вдруг понял, что должен выбирать.Выбирать между спокойной жизнью руководства СВР, не позволившего президенту иего команде разогнать лучше кадры разведчиков, и одним-единственным человеком,который действительно был ранен, долго болел, давно оторвался от Родины. И онпонял, каким будет его выбор. Но, будучи человеком умным и относительнопорядочным, он все равно понимал настоящие мотивы действий полковника Макеева,так боявшегося держать в своем отделе другого полковника, живую легендуразведки, Героя Советского Союза. Макеев пойдет на все, лишь бы убрать изсвоего отдела этого человека. Убрать под любым предлогом. Но нужно соглашатьсяна компромисс. Из двух зол выбирают меньшее.

«Да, — подумал контр-адмирал, — однословосочетание „Герой Советского Союза“ вызывает неприятные ассоциации». И еще онпонял — решение уже состоялось.

Он отмечал этот день всегда. Даже будучи далеко от Москвы.Но сегодня, в Москве, этот день не отмечали. Красная площадь была перекрыта подпредлогом ремонта, и туда никого не пускали. Он, никогда в жизни не ходивший надемонстрации и всегда относившийся с некоторой иронией к этим победным маршам,тем не менее всегда испытывал в этот день какое-то радостное волнение, словнооно передавалось ему настроением людей.

Вчера был последний день его службы. Все было ясно.Несколько дней назад его неожиданно вызвали на врачебную комиссию, иавторитетная группа врачей признала его абсолютно негодным к дальнейшей службе.Сказывались последствия ранения. Так, во всяком случае, было написано взаключении.

Он вернулся в отдел и узнал, что полковник Макеев ужераспорядился передать все его дела другим сотрудникам. Он понял, почему такспешно была собрана эта комиссия. Заместитель директора СВР по кадрам был самалюбезность.

Он долго говорил о заслугах Юджина, о его большом вкладе.Правда, он не сказал положенные в таких случаях слова о заслугах перед Родиной.Но это было и правильно. Прежней Родины у них уже не было. Да и врачи формальнобыли правы.

После злополучного ранения в Берлине он все время чувствовалболи в спине.

Его очень беспокоило возможное существование чужого агента вих рядах.

И перед уходом он написал обстоятельную записку с анализомпроисшедших неудач, передав ее Макееву для возможного доклада руководству СВР.Но Макеев «забыл» эту бумагу в своем столе, и ее никто никогда так и непрочитал.

Вчера полковник вернулся домой поздно вечером. Поужинал илег спать. А утром проснулся в холодном поту оттого, что снова видел во снеСандру. Он бросился к телефону и, срываясь, набрал знакомые цифры — код Америки,код штата, номер ее телефона. Раннее утро в Москве означало поздний вечер вАмерике, и он набирал цифры, постоянно получая в ответ отбойные гудки. Наконецему повезло, сработала система приема.

— Да, — сказала вдруг Сандра, — да, слушаювас. Он закрыл глаза.

Просто держал трубку и молчал.

А она, на другом конце света, словно почувствовав нечто,стояла и повторяла в трубку:

— Говорите, говорите, я слушаю вас.

Он положил трубку, так и не сказав ни слова. Говорить очем-то было невозможно. И не нужно.

Сыну он звонить не стал. Было настолько больно, что онбоялся сорваться и заговорить. А заговорив, услышать холодный ответ мальчика,наверняка пораженного чудовищным предательством отца. Ему ведь не скажут правдуо том, что отец никогда никому не изменял, а был лишь разведчиком-нелегалом. Ивсегда служил только одной стране. «Одной», — усмехнулся полковник.

Он вспомнил тот день, когда его провожали Андропов иКрючков. Тогда Юрий Владимирович сказал ему: «Вы едете не на один год и не надва. Возможно, лучшие годы вашей жизни пойдут там, за рубежом. Это оченьнелегко, но так нужно. Когда вам будет особенно трудно, всегда помните, что увас есть Родина…» Теперь Родины у него не было.

Два дня назад он говорил с матерью. Она так и не согласиласьпереехать к нему в Москву. Для своих земляков и своей матери он был ужеиностранцем, гражданином другого государства и полковником чужой разведки. Этобыл не просто чудовищный анахронизм — это была трагедия. Мать рассказала ему отом, что в их республике был отменен День Победы девятого мая. Новыйнациональный лидер, потерявший собственного отца на фронте, глубокомысленнорассуждал о «русско-немецкой» войне, к которой не имели никакого отношения егосоотечественники. Он даже не понимал, что этими словами предает память собственногоотца, память сотен тысяч погибших земляков.

Он сидел на диване и вспоминал. Семнадцать лет, проведенныев Америке и спрессованные его памятью, вдруг начали стремительно раскручиватьсяи обретать ту непонятную цену, которую высчитывали обычно кадровики в военныхведомостях офицеров и воинов, отличавшихся на войне, когда зачет шел — одиндень за три. Так и здесь, он чувствовал себя постаревшим, разочарованным иотставшим от жизни человеком. Словно те семнадцать лет для него, как и дляфронтовиков, обернулись в итоге сорока годами пребывания в другой стране, и онвернулся на Родину, которой уже не было, глубоким стариком.

За этот день было всего лишь два звонка. Сначала позвонилаИрина Хохлова, поздравившая его с праздником и благодарившая за дочь. Полковникнемного растерянно напомнил, что Лена сама выбирала себе работу. А потомпозвонили из Ясенева, где работали и в этот день, и напомнили о том, что ондолжен сдать оружие уже завтра утром.

В направлении, выданном ему кадровиками, значилось новоеместо работы — Институт имени Андропова. По образному выражению заместителядиректора СВР по кадрам, он теперь будет «делиться опытом, помогать воспитыватьмолодых».

Контр-адмирал тоже сказал несколько слов, но глаз неподымал, словно стеснялся, понимая, почему именно теперь убирают Героянесуществующей страны.

Полковник сидел на диване. За окном сумерки. Он вдругподумал, что тогда, в Берлине, смерть была бы лучшей наградой за все эти годыего работы. Но Сережа Трапаков не дал ему умереть.

Сейчас Трапаков работал в Министерстве безопасности. Онвспомнил, что нужно позвонить Сергею, поздравить его с праздником. Но,поразмыслив немного, решил не звонить, чтобы не подставлять своего товарища.

Телевизор он не включал, не желая слушать никакихкомментариев. Он просто сидел и вспоминал. Погибшего связного Тома Лоренсберга,ставшего другом.

Питера Льюиса, пришедшего Тому на смену, чье настоящее имяон так и не узнал.

Свою жизнь в Техасе, Нью-Йорке, Канаде. Потом он сноваподумал о своем отделе и обеспокоился. Все-таки нужно провести комплекснуюпроверку, в отделе вполне мог действовать агент ЦРУ.

Вечером, перед тем как идти спать, он привычно помыл своючашку, почистил зубы, выключил свет в коридоре. И разделся, сложив вещи настул. А потом лег на кровать и приставил пистолет к своему виску.