свадьбе роль иконофора, – торопливо поднял кольцо. Пушкин был смущен: не только неловкость, но и дурное предзнаменование… И он толкнул локтем аналой и свалил крест и Евангелие. Он побледнел: нехороши приметы…

Судьба в последний раз пыталась уберечь его от рокового шага, но тщетно…

– А теперь поцелуйтесь…

Наташа, краснея, – и за поцелуй свой, и за малый рост мужа, к которому она должна была нагнуться, – поджимая губы, скорее приложилась к нему, чем поцеловала, и все же вся содрогнулась.

– Она божественна! – таяли мужчины, и в глазах их бегали циничные мысли и представления.

Душистым, сияющим кольцом все окружили новобрачных, торопясь принести им поздравления. Пушкин и Наташа сдержанно сияли: хорошо было и то, что всякая неопределенность кончилась…

Одновременно это означало, что челюсти жизненного капкана плотно сомкнулись на судьбе Пушкина…

– Спасибо, сударыня! О, спасибо, князь… Благодарю вас, графиня…

– Но как она хороша, как хороша!

Блестящее шествие, прилично шаркая ногами, поплыло к выходу. Полиция строго теснила любопытных.

Кареты одна за другой подъезжали к паперти и, гремя, отъезжали.

– Карета графини Потемкиной! – под рокот колес торжественно и строго возглашал маститый швейцар с перевязью.

– Карета княгини Долгоруковой!

– Карета Марьи Ивановны Римской-Корсаковой!..

– Карета генерала Пестова!

– Карета княгини Волконской!..

Сверкающие экипажи, возбуждая всеобщее любопытство, неслись, качаясь, по талому, пахнущему сыростью снегу по улице, в квартиру Пушкина, где его брат Лев уже налаживал блестящий ужин, а у дверей квартиры князь П. А. Вяземский, П. В. Нащокин и маленький Павлуша с иконой встретили новобрачных.

И зашумел веселый пир…

Вот кончен он; встают рядами,

Смешались шумными толпами,

И все глядят на молодых:

Невеста очи опустила,

Как будто сердцем приуныла,

И светел радостный жених…

Жених в восторге, в упоенье:

Ласкает он в воображенье

Стыдливой девы красоту…

И вот невесту молодую

Ведут на брачную постель;

Огни погасли… и ночную

Лампаду зажигает Лель.

Свершились милые надежды,

Любви готовятся дары;

Падут ревнивые одежды

На цареградские ковры…

Вы слышите ль влюбленный шепот

И поцелуев сладкий звук

И прерывающийся ропот

Последней робости?..

Супруг Восторги чувствует заране;

И вот они настали…

Все было почти так, как это он описал в своей поэме «Руслан и Людмила»… Правда, невеста осталась холодной к бурным ласкам его африканского темперамента…

Утром Наташа, побледневшая, строгая, новая, в одной рубашке, сгорбившись, сидела на постели и, неподвижно уставивши свой прелестный, слегка косящий взор перед собой, точно в пропасть какую сумрачную смотрела. Из дальних комнат глухо доносились до нее веселые мужские голоса: то к мужу собрались уже приятели… А она в первое же утро брака вот одна… Выросшая в деревне, близко к девичьей, она знала все, что ее ожидало, но все же это было так ново, так странно… Тайна, которая раньше так мучила ее, теперь была