– Не говори так, я… – Голос Эллис сорвался. Перед глазами все расплывалось, и он зажмурился, прогоняя слезы. – Пакс… я не… я не могу полюбить тебя.

Теплые пальцы прошлись по щеке Эллиса, стирая соленые капли.

– Ты уже меня любишь.

– Нет, я…

– Конечно, любишь, Эллис Роджерс. Я же все чувствую. Ты меня любишь. Ты просто не знаешь, что такое любовь.

Ладони бережно охватили его лицо, заставляя приподнять подбородок.

– За всю свою жизнь ты так и не понял, что это такое. Некому было показать. Твоя мать не умела выражать привязанность. Жена винила тебя за смерть сына. Про Уоррена я и не говорю. И даже Айсли… он просто не верил, что ты одумаешься. Никто из вас не понимал, что такое любовь. Это не страсть и не зависимость, не глупое увлечение и не привычка. Любовь не имеет отношения к нежности и трепетному восторгу.

– Тогда что такое любовь? – выдавил Эллис.

– Любовь – это когда ты готов поступиться своими интересами ради другого человека. Неважно, какого ты пола. Неважно, кто ты такой. Важно только то, что ты ставишь другого превыше себя. Когда ненавидишь макароны, но ешь минлатту с эстрагоновым соусом, потому что твоему другу она по душе. Когда безмерно ценишь свое одиночество, но соглашаешься пожить с другим человеком, потому что ты ему нужен. И уж поверь мне, Эллис Роджерс, любовь – это когда ты отталкиваешь от себя единственного человека, рядом с которым тебе хорошо, просто потому что боишься причинить ему боль своими мыслями.

Эллис не мог пошевелиться. Он даже думать не мог.

– Дай себе время. Месяц выдался очень тяжелый.

Эллис кивнул.

– Я ведь тогда умер. Сразу после того, как ты ушел. Сразу после того, как сказал тебе, что останусь на ферме. Ты знал?

Пакс кивнул.

– Я тогда тоже умер. Надеюсь, ты не собираешься убивать меня снова.

Эллис заставил себя посмотреть на Пакса. В исполненное сочувствия лицо, в дивные, яростные, любящие глаза. У Эллиса текло из-под носа, но под рукой не было бумажных салфеток. Пакс вручил ему декоративный платочек из кармана своего сюртука. Эллис шумно высморкался.

– Значит, Альва обещала нам горячий шоколад?

– Добро пожаловать! – воскликнула Альва, едва они вошли в дом. – Вы надолго? Тут не очень холодно? И не жарко? Пакс, может, чаю заварить? И кофе для Эллиса Роджерса?

– Ничего не надо, Альва, – ответил Пакс.

– Значит, супчику?

– Нет, не надо. Правда.

– Ладно, тогда сделаю суп.

Они вышли на балкон. Жалко, что очки с приближением остались у геомантов. Кто-то махал им с противоположной стороны парка, но Эллис не мог разглядеть лица. Но тут даже очки не помогут. Он снова вернулся в Полый мир, где никто не носил таблички с именами.

И все вокруг знали его в лицо.

Эллис был знаменит, словно рок-звезда, еще до истории с культом Рена. А теперь, когда по планете расползлись новости о том, что он помог спасти мир, Эллис окончательно превратился в Чарльза Линдберга, как и предсказывал Пакс. Правда, к образу мужественного первопроходца примешивалась толика безумной популярности Мерилин Монро. Сразу три продюсера обратились к нему за консультацией для создания голо о конце света. Еще пять вознамерились снять биографию Эллиса с полным интерактивным погружением, а один исследователь из Университета Вегенера предложил ему поработать консультантом для серии исторических голограмм, в которых зрители могли побольше узнать об Америке двадцать первого века. Профессор собрался полностью воссоздать прежнюю жизнь, а от Эллиса требовалось только одно – указывать на ошибки. Последнее предложение его сильно заинтересовало.

– Вин здесь? – спросил Эллис.

– Нет, он вернулся домой. За мной больше не надо присматривать.

Эллис чувствовал себя подавленным. Его терзала смутная, тягучая тоска, и он не мог понять причину. Все закончилось хорошо. Но теперь, стоя на балконе рядом с Паксом и глядя на красоты Полого мира, Эллис испытывал страшное чувство вины. Он выжил. А те, кого он знал и любил, умерли. Все, включая Уоррена. Несчастный случай, это безумие надо было остановить… но ни один из аргументов не отменял того, что он застрелил своего лучшего друга. И за это все звали его героем.

Пакс стиснул руку Эллиса.

– Все пройдет, дай только время, – сказал он.

Эллис кивнул.

Посредник взглянул вниз, на парк.

– Снова играют.

– Мезо против Сурикатов, – подсказала Альва.

– И кто побеждает?

– Мезо впереди на одно очко.

– Ух ты! – улыбнулся Пакс. – Что ж, надеюсь, сегодня они выиграют.

Мимо пролетела какая-то диковинная разноцветная птица и приземлилась прямо на балконные перила. Склонила голову, принялась их разглядывать. В Детройте наступила осень, но в Полом мире все еще царила весна.

– Пакс, – позвала Альва.

– Что?

– Тебе, наверное, не до этого… но ты просил, чтобы я предупредила.

– О чем?

– Трава, седьмой квадрант. Вот-вот начнется.

На губах Пакса заиграла улыбка.

– Спасибо, Альва!

Посредник выпустил руку Эллиса и достал из кармана порт-колл.

– Что случилось?

– Мы отправляемся на траву. В самое чудесное место на земле – в седьмой квадрант.

– А что там находится?

Пакс вызвал портал одним нажатием кнопки. Видимо, часто использовал эти координаты.

– Пакс? Что находится в седьмом квадранте?

Посредник по-прежнему улыбался.

– Пойдем.

Они вышли из портала прямо в поле, поросшее густой зеленой травой и фиолетовыми цветами. Высоко над ними со всех сторон вздымались горные вершины – могучие гранитные глыбы над безмятежным лугом. По склонам сбегали пенистые водопады и обрушивались в долину, окруженную высокими соснами. Пейзаж показался Эллису до боли знакомым. Он видел его каждый день, только не в цвете.

Ансел Адамс был отличным фотографом. Но снимок, долгие годы провисевший в гараже, не мог передать красоту настоящей долины. Стоя посреди луга, Эллис чувствовал себя крошечным и всемогущим одновременно. От такого величественного зрелища дыхание перехватывало почище, чем от фиброза. Однако на этом чудеса не заканчивались: над вершинами гор клубились грозовые облака. Тучи перекатывались с угрожающим рокотом – темные, громадные. На фоне черных скал, зеленой травы и лилового неба раскачивались ярко-белые стволы берез.

Потом мир прошила вспышка молнии. Было в грозе какое-то древнее, первобытное буйство стихии, вызывавшее отклик в человеческом сердце. Гроза внушала трепет своей мощью и размахом, служила одним из проявлений божественной воли.