Да и мясная гастрономия, хо-хо, не плошала, ветчины икарбонады радовали глаз своим соседством с сырокопчеными рулетами,разнокалиберными колбасами, вплоть до изысканных срезов, обнажавших сущуюмозаику вкуснейших элементов начинки. Сосиски, те свисали с кафельных стенкакими-то тропическими гирляндами. Сельди разной жирности полоскались в судках,чертя над головами покупателей невидимые, но ощутимые траектории к отделукрепких напитков. Ну, а там представал глазу патриота сущий парад гвардейскихчастей, от бутылочных расхожих водок до штофных ликеров. Икра всегда была вналичии, в эмалированных судках она смущала простой народ, веселила лауреатовСталинских премий. Крабы в банках были повсюду и доступны по цене, но их никтоне брал, несмотря на потрескивающую в ночи неоновую рекламу. То же самое можнобыло сказать и про печень трески, и это может подтвердить любой человек, чьяюность прошла под статичным и вечным полыханием сталинской стабилизации:«Печень трески! Вкусно! Питательно!»

У простого народа были свои радости: «микояновские» котлетыпо шесть копеек, студень, что повсюду стоял в противнях и продавался за ценупочти символическую, то есть максимально приближенную к коммунизму.

Живы еще были кое-где знаменитые московские пивные всводчатых подвалах. Вот спускаешься, например, в «Есенинскую», что подЛубянским пассажем. Товарищ половой тут же, не спрашивая, ставит перед тобойтарелочку с обязательной закуской: подсоленные сухарики, моченый горошек,ломтик ветчинки или косточка грудинки; о, русские ласкательные, едальныеуменьшительные! А пивко-то, пивко! И бочковое, и бутылочное к вашим услугам!«Жигулевское», «Останкинское», «Московское» в поллитровках, «Двойное золотое» вмаленьких витых сосудах темного стекла!

Откуда же оно взялось – и довольно скоро после военнойразрухи – это сталинское гастрономическое изобилие? Впоследствии нам объяснят,что возникло оно в городах за счет ограбления села, и мы с этим согласимся,хотя и позволим себе предположить, что объяснение не покрывает всей проблемы.

Порядок был тогда, неизменно гаркнут нам в ответ ветеранывооруженной охраны. Воровства не было! И в этом тоже содержится истина или,скажем так, часть истины. В самом деле, народ наш российский доведен был Чекойдо такой кондиции, что уж и воровать боялся. За мешочек колосков со вспаханногополя, за полусгнившую, никому не нужную картофь отправляли «по указу» на десятьлет кайлить вечную мерзлоту. Не важно было, что ты взял, колбасы вязку илизолотишка на сто тыщ, все получали «за расхищение социалистическойсобственности» жутчайшие каторжные сроки, а то и вышку могли схлопотать, если делоотягощалось какими-нибудь обстоятельствами. В лагеря отправлялись и тенедотепы, что опаздывали на работу, то есть совершали проступок, близкий ксаботажу великой реконструкции. В общем, трудно отрицать: порядок был.

И все-таки для того, чтобы полностью объяснитьграндиознейшую стабилизацию и распространение могущества, возникшие к концусороковых и распространившиеся на первую половину пятидесятых годов, нампридется скакнуть с накатанных рельс реализма в трясину метафизики. Не кажетсяли нам, елки-палки, что дело все в том, что к тому времени организм социализма,который мы теперь в связи с недавними событиями не можем не сравнить с простымчеловеческим организмом, хотя бы по продолжительности жизни, что к тому времениэтот организм социализма просто-напросто достиг своего пика, не кажется ли нам?То есть в том смысле, что... вот именно в том смысле, что социализм, если егорассматривать как некое биотело, а почему бы нам не рассматривать его как тело,достиг вершины своего развития, и вот именно потому-то и работал тогданекоторое время без сбоев.

И впрямь, ему было в те времена слегка за тридцать, расцветкаждого отдельно взятого тела. Предельно развитая суть всякого тела и данноготела, то есть социализма, в частности. Наконец-то было достигнутосбалансированное совершенство общества: двадцать пять миллионов в лагерях,десять миллионов в армии, столько же в гэбэ и системе охраны. Остальная частьдееспособного населения занята самоотверженным трудом; состояние умов ирефлекторных систем великолепное. Произошло максимальное и, как впоследствиивыяснилось, окончательное геополитическое расширение. Возникший под боком, какгирлянда надувных мешков, социалистический лагерь, старательно подравнивался кметрополии, чистил ячейки. К моменту начала нашего третьего тома, то есть косени 1949 года, прошли уже в каждой «стране народной демократии» свои большиечистки. Одна лишь банда бывших друзей умудрилась увернуться от сталинскихобъятий, «банда Иосипа Броз Тито с его гнусными сатрапами, банда американскихшпионов, убийц и предателей дела социализма». Ненависть, обращенная кЮгославии, была так горяча, что безусловно свидетельствовала не только ожелчном пузыре стареющего паханка, но и об активности, то есть совершенстве,социалистических процессов. Разоблачение предателей не затихало ни на минуту нив прессе, ни на радио, ни в официальных заявлениях. Кукрыниксы и Борис Ефимовсоревновались в похабнейших карикатурах. То изобразят строптивого маршала ввиде толстожопой бульдожицы на поводке у долговязого «дяди Сэма» – с когтей,конечно, капает кровь патриотов, то в виде расплывшегося в подхалимскомнаслаждении пуфа, на котором все тот же наглый «дядя Сэм» развалился своейкостлявой задницей. Постоянно делались намеки на толстые ляжки вождяюгославских коммунистов и на нечто бабье в очертаниях его нехорошего лица. Вкаких только преступлениях и злостных замыслах не обвинялся этот человек,однако один, может быть, самый гнусный замысел никогда не упоминался. Дело втом, что у вождя южных славян была тенденция не только к отколу от лагеря мираи социализма, но и к слиянию с оным. Еще в сорок шестом «клика Тито» предложилаСталину полный вход Югославии в СССР на правах федерации союзных республик, нуи, разумеется, вход всей «клики» в Кремль на правах членов Политбюро. Сталинтогда струхнул больше, чем в сорок первом. Явится «верный друг СССР» в Кремльсо своими гайдуками, а ночью передушит всех одновременно в кабинетах испальнях. Вот в чем причина упорства – хочет, мерзавец, стать вождем не толькоюжных, но и вообще всех славян. Любопытно, что этот в общем-то самый страшныйзаговор против прогресса никогда не упоминался в советской печати. Слишком ужкощунственной казалась сама идея посягательства на великого отца народов и егоглавное детище – Советский Союз.

Вообще, не так много преступлений упоминалось конкретно,особенно когда речь шла о клевете на Советский Союз. Вот, например, Юрий Жуков,один из лучших, можно сказать, бойцов пера, пишет из Парижа о взрыве клеветы вимпериалистической прессе, а в чем суть клеветы, никогда не сообщает, просто«гнусная клевета, исполненная зоологической ненависти к оплоту мира ипрогресса». В этом неназывании, неупоминании тоже проявлялась вершинасоциализма, его полный расцвет, ибо новому советскому человеку вовсе и не нужныбыли детали для того, чтобы преисполниться благородным гневом.