– Теперь можно продолжать, – сказала Корлис.

– Как известно репортерам, да и многим из присутствующих, –начал Олни, – сделано заявление, что эта картина – подделка.

– О боже! – воскликнул Хауэл.

– В подлинности этой картины не может быть никаких сомнений,– заявил Рэнкин. – Ни одному художнику не удавалось так ярко…

– Ну подождите, – прервал его Олни. – Я все-таки хочусначала предложить коктейли. А теперь идите сюда. Давайте снимемся на фонекартины. Вам нужны фотографии, и вы их получите. Холлистер, проходите. Рэнкин,сюда, и Корлис. И конечно, Хауэл.

– Меня не надо, – возразил Холлистер. – Не хочу бытьобвиненным в том, что оказываю влияние на суд через прессу. Думаю, мне неследует быть на этой фотографии, а что касается Хауэла…

– Хауэл – величайший специалист в этом виде искусства, –прервал его Олни. – Я рад, что он здесь.

Тут опять вмешался кто-то из репортеров:

– Хорошо, вставайте перед картиной. Не смотрите в объектив.Держитесь непринужденно. Смотрите на картину. Только не надо поворачиватьсязатылком в объектив. Лучше встаньте в профиль.

Фотографы быстро организовали группу. Щелчки затворов,вспышки.

– Хорошо, все в порядке. А теперь – продолжение истории.

– Итак, – наконец получил возможность договорить Олни, –Коллин М. Дюрант, самозваный эксперт и агент по продаже картин, набралсянаглости усомниться в подлинности этого полотна. Если верить ему, то это –ненастоящий Фети.

– Боже правый! – не удержалась Корлис Кеннер. – Не могупредставить, чтобы кто-то, хоть что-нибудь смыслящий в искусстве, мог такоеутверждать.

– А теперь давайте послушаем мистера Хауэла, – предложилОлни.

Его прервал Холлистер:

– У нас здесь два эксперта. Если их сфотографировать вместе,то обоим придется выступать в суде. Иначе создастся впечатление, что один изсвидетелей не хочет давать показания.

– Никто не собирается капитулировать, – рассмеялся Хауэл. –Нет необходимости тщательно исследовать полотно, чтобы сказать, кто это сделал.Я думаю, любой стоящий эксперт в стране оценит эту работу на уровне музейногоэкспоната, назовет имя художника и год создания. Картина написана между 1933 и1935 годами, в тот период, когда Фети начинал открывать для себя новую технику.И поживи он подольше, еще не ясно, какой могла бы стать вся современнаяживопись. Единственная причина, по которой он не создал своей школы,заключается в том, что больше никому не удавалось достичь подобного эффекта.

– Я думаю, секрет в красках, – заметила Корлис Кеннер.

Хауэл кивнул:

– Нет сомнения. Он владел каким-то секретом смешиваниякрасок. Об этом свидетельствует результат. Посмотрите на кожу женщин поддеревом – гладкая, блестящая. Кто-то уверял, что Фети добавлял в краскикокосовое масло.

– Нет, дело не в этом, – возразила Корлис Кеннер. –Кокосовое масло не годится.

– А вы пробовали? – спросил Хауэл.

Чуть-чуть поколебавшись, она улыбнулась и сказала:

– Да, немного экспериментировала. Мне хотелось разгадать, вчем тут секрет. Наверное, все так делают.

В салон вошли официанты во всем белом и на серебряныхподносах внесли стаканы, лед и бутылки.

– Бар в другом конце зала, – сказал хозяин. – Прошу вас,господа. Вам будут предложены бурбон, мартини, скотч с содовой и «Манхэттен».

Один из репортеров полюбопытствовал:

– А во что вам обошлась эта яхта, Олни?

– Триста тысяч, – спокойно ответил хозяин.

– А как вы ее используете?

– Она служит для развлечений, в интересах дела, конечно.

– А правда, что вы держите на ней все свои картины? –спросил другой репортер.

– Да, довольно много.

– А почему?

– Мне это удобно, – сухо ответил хозяин после минутнойпаузы. – Я провожу большую часть времени на яхте, и мне нравится, когда картинысо мной рядом.

– У них с женой разные вкусы, – пояснил Холлистер Мейсону. –Она не любит искусство и все, что с ним связано. А он действительно большуючасть времени проводит на яхте.

– Развод? – спросил Мейсон.

– Развода не будет.

К ним подошел официант.

– Что ты будешь пить? – обратился Мейсон к Делле Стрит.

– Скотч с содовой.

Мейсон кивнул:

– Принесите два.

– Да, сэр.

– Трудно вести подобные дела, – пожаловался Холлистер. – Всеэто неплохо, но я не хочу, чтобы меня обвинили в злоупотреблении рекламой длясоздания предвзятого отношения в суде. Я думаю, это неэтично.

– Да, на это косо смотрят, – согласился Мейсон.

К картине подошел Хауэл и, достав лупу, стал тщательнорассматривать полотно. Мейсон взял с подноса стакан, подошел к нему и всталрядом.

– Ну и?.. – спросил он.

– Не может быть никакого сомнения. Но я это делаю для того,чтобы в суде ни один дотошный адвокат не смог… Ах, извините, я не имел в видулично вас, мистер Мейсон. Вы же знаете, адвокат адвокату – рознь.

– Так же как и эксперт эксперту, – ответил тот, смеясь.

– Вот именно. Я об этом ничего не знал, пока мне непозвонила Корлис. Не понимаю, как можно было усомниться в подлинности этойкартины… Скажу вам больше, Мейсон. Это одно из самых выдающихся произведенийФети. Их всего-то не больше двух дюжин. Лично я добавил бы от трех до пятитысяч к цене каждой из них, воспользовавшись рекламой, и то это заниженнаяцена. Если у вас когда-либо появится возможность купить картину Фети дешевле,чем за пятнадцать тысяч долларов, хватайте ее. Это выгодное помещение капитала.

– Вы полагаете, они поднимутся в цене?

– Я в этом уверен. А с чего все началось-то?

– Насколько мне известно, – сказал Мейсон, – на одной извечеринок здесь же агент по имени Дюрант…

– А, знаю его, – вставил Хауэл, – беспринципный человек,большой охотник саморекламы. Продолжайте.

– …В частной беседе выразил мнение, что эта картина не являетсяподлинной.

– Он сказал это Олни?

– Нет, молодой особе по имени Максин Линдсей.

Лицо Хауэла окаменело.

– Понимаю, – произнес он без всяких эмоций.