— Не очень, — улыбнулся Пахомов, — я боялся,что пришлют какого-нибудь идиота, который будет мешать нормально работать. Ипредставляешь, как я обрадовался, когда увидел тебя. Ты хоть знаешь, чемотличается уголовный кодекс от уголовно-процессуального?

— Не любишь ты нашу организацию, — улыбнулсяКомаров.

— Не люблю. Ты ведь помнишь, наверное, деда у меня втридцать седьмом расстреляли. Бабушка до самой смерти вздрагивала при каждомударе в двери, даже у мамы замечал этот испуг. Не люблю я вашу организацию,Валя, здесь уж ничего не поделаешь.

— Надеюсь, это ко мне не относится?

— Я же не сказал, что не люблю и всех работающих в этойорганизации, — сразу парировал Пахомов. — Давай лучше садись ближе кстолу, я постараюсь тебе коротко все рассказать по этому проклятому делу.

— Миллион долларов? — понял, в чем дело, Комаров.

— Все словно с ума посходили, — вздохнулПахомов. — Кроме того, Караухин был в довольно неплохих отношениях снынешним правительством, вот они и давят, требуют быстрее найти виноватых.

— Как обычно. У нас все дела такие, — кивнулКомаров. — С женой покойного беседовал?

— Конечно. Она вообще была не в курсе его дел. Этопустой номер. Ты сам женат?

— Был, — помрачнел Комаров, — жена эстонка,осталась в Прибалтике. Вместе с сыном. Теперь уже за границей. А у тебя как?

— Две дочери, — ответил Пахомов. — Я ведьженился почти сразу после окончания университета. Старшей уже девятнадцать. Натретьем курсе медицинского. А младшая пока ходит в школу. Я тебя познакомлю сженой, прямо сегодня вечером поедем к нам домой.

— Договорились.

«Он все-таки изменился», — подумал Пахомов. Улыбка уВали была не такая, как прежде. Раньше он улыбался широко и открыто. Теперьулыбка была только своеобразным ритуалом. И не более того.

Он еще успел подумать, как нелегко Вале одному, когдазазвонил городской телефон. Пахомов поднял трубку.

— Павел Алексеевич, — услышал он взволнованныйголос Чижова, — мы нашли автомобиль, сбивший Чешихина.

— Сейчас выезжаем, — сразу все понял Пахомов.

— Что случилось? — спросил Комаров.

— В дороге все объясню. Кажется, тебя называли нафакультете Везунчиком? Ты всегда доставал тот билет, который хотел. Будемсчитать, что ты приносишь удачу. Поехали быстрее.

— Мне казалось, что это вымыслы журналистов, —подумав, сказал Дронго. Неужели группа «Феникс» действительно существует?

— Судя по всему, да. Можешь мне поверить, — мрачноответил Родионов, — но это не мы. Мы собрались вместе, чтобы обсудитьвозможность контактов с этой неуловимой группой. И, конечно, возможностьсовместного расследования убийства Караухина.

— Кто это мы?

— Группа ветеранов «Альфы» и КГБ, — сразу ответилполковник. Дронго обратил внимание, что Родионов не сказал привычногословосочетания «бывшего КГБ», но не стал переспрашивать.

— Судя по всему, костяк этих людей составляют те, ктопокинул ряды Комитета государственной безопасности сразу после августадевяносто первого. Всех оставшихся в КГБ после назначения Бакатина они считаютпредателями и соответственно не хотят иметь с этими людьми ничего общего. Каквидишь, в категорию предателей попал и я, хотя и подавал рапорт об увольненииещё первого сентября. Но тогда несколько моих подопечных, в том числе и ты,находились за рубежом. Мое увольнение в результате растянулось на три месяца, ия был уволен из органов КГБ лишь в начале декабря.

— Я помню, — кивнул Дронго, — кстати,кажется, за нами следят.

— Да? — Родионов не обернулся, для этого он былслишком хорошим профессионалом. — С чего ты взял? Мне так не показалось..

— Просто я иду слева от вас, — тихо сказалДронго. — Вам с этой стороны довольно трудно заметить, а я обратилвнимание еще раньше, на другом конце улицы стоит автомобиль, который ждал нас укафе. Сейчас он переехал поближе к нам. Бежевый «Москвич».

— Кажется, я старею, — пробормоталРодионов, — и не нужно меня успокаивать. «Слева от вас», —передразнил он своего молодого собеседника, — придумаешь же такоеобъяснение.

— У вас включен скэллер? — спросил Дронго.

— У меня его нет, — покачал головойРодионов. — Сейчас нет, — добавил он непонятно почему.

— Плохо, — пробормотал Дронго, — они моглислышать нас и знать, о чем мы говорим. Кажется, направленный луч позволяетуслышать разговор даже в закрытой комнате?

— А почему у тебя его нет? — спросил в своюочередь Родионов.

— Вы забыли, откуда я приезжаю? Из-за границы. А еслименя остановят на границе и спросят, откуда у меня специфическое шпионскоеоборудование? Я им сказки буду рассказывать про ООН? Или про «Интерпол»? А еслиони попросят предъявить какие-нибудь документы? Или мне нужно было показыватьтелеграмму с вашим вызовом? Вообще мне все это ужасно надоело, — вдругзаявил Дронго, — ваши склоки, ваши неприятности. Разбирайтесь сами безмоего участия. В конце концов, это ваша страна.

Даже Родионов поверил в его искреннее негодование. На этом истроился весь расчет.

— С ума сошел, — удивился он, — чего тыкричишь на всю улицу?

— Да надоело мне все это, — почти искренне сказалДронго, — сколько можно так жить? Прятаться, лгать. Просто надоело.

В глазах полковника что-то мелькнуло. Кажется, он началпонимать.

— А я очень рассчитывал на твою помощь. Мы тут говорилис ребятами, они считают, что ты можешь нам помочь.

— Напрасно. Я и приехал только для того, чтобы сообщитьвам о своем отказе.

— Мы думали, ты можешь расследовать это преступление.Все-таки миллион долларов, — Родионов уже понял все и включился в игру.

— За такие деньги вы можете найти кого угодно. Хотьцелую бригаду следователей. Или частных детективов. У меня ничего не выйдет. Я слишкомоторван от вашей жизни, слишком давно не занимался расследованием подобныхуголовных дел. И потом, я никогда не работал следователем. Нет, полковник,пусть лучше убийц Караухйна или эту вашу группу «Сокол» ищет кто-нибудь другой.

— «Феникс», — терпеливо поправил егоРодионов, — группа, кажется, называется «Феникс». Но возможно, что этотолько наше предположение. Может, такой группы вообще не существует. Оченьжаль, что ты отказываешься. Мы рассчитывали на твою помощь.

— Я просто не смогу квалифицированно провестирасследование.

Они говорили все эти фразы в расчете на следующий за нимиавтомобиль. Их разговор вполне могли слышать, и Дронго было важно изобразитьвозмущение, чтобы подтвердить правильность своих выводов. Если их действительнослушали профессионалы такого класса, как они сами, им не поверят. Слишкомстремительным был переход от делового обсуждения предстоящего расследования дополного отрицания любого сотрудничества. Если их просто слушали обычныеоперативники службы безопасности, то они вполне могли поверить в такую легенду.Таким образом, изображая подобный отказ, он осуществлял обычную проверку,выясняя, кто именно следит за ними. И применяют ли при этом наблюдающиесовременные технические средства. Ответом на второй вопрос выяснялась степеньзаинтересованности наблюдающих.