их помощь в своих подлых набегах, кланялись им и все такое — не удивительно, что родившееся в Железной Империи инженеры старались тайком пересечь северную границу. Оливер слышал про контрабандистов, что за деньги помогали выродкам сбежать от Последней Стражи и легионерских патрулей, но никогда не думал, что кто-то из его соседей замарает руки в подобной грязи. И Стражи хотели узнать, с кем староста был в сговоре, а значит не исключено, что в деревне есть другие отступники, а может быть даже инженеры. Подлые, алчные предатели, и он делил с ними хлеб, слушал их гнилые слова — от одной мысли об этом во рту появлялся гнилостный привкус, и Оливер с отвращением сплюнул в сторону.

Но все же, хоть Оливер н не признался бы в этом даже под пытками, какая-то часть его жалела ворчливого старика. Он все еще видел перед собой его сухую дрожащую руку, из которой торчал массивный гвоздь, и слышал в своей голове крики, но тихие, словно раздающиеся где-то вдалеке.

«Нет», — одернул себя Оливер. — «Ему по делам его было отмеряно. Весь род людской предал за несколько золотых колец. Отступник. Даже имя его не произнесу более».

Дом старосты стоял особняком, и никто не пытался его тушить. Несколько искр долетели до сарая, но это сырое гнилье не загорелось бы и от брошенного факела. Когда обвалилась крыша и огонь начал потихоньку ослабевать, Кроуфорд Одноглазый развернулся к людям.

— Милостью императора, — сказал он громко, — нам даровано право ночлега под любой крышей. Однако мне бы не хотелось доставлять неудобства хозяевам. Может быть, у кого-то в доме есть лишняя комната?

Никто не поднял руки и не подал голоса: в деревне многие жили большими семьями, и три-четыре поколения нередко ютились под одной крышей, где мало у кого был свободный угол, не то, что целая комната. Оливер знал только одну маленькую семью в деревне, но когда он попытался выйти вперед, рука отца преградила ему дорогу.

— Стой и молчи, Оливер, — сказал отец, не сводя взгляда с горящих обломков. — Стой и молчи.

— Мастер Страж, — внезапно послышался голос Маркаса с противоположной стороны толпы. — У кузнеца нет жены и всего двое детей, полно места. Вы можете переночевать у них.

— И кто из собравшихся будет кузнецом? — спросил Кроуфорд.

— Это буду я, — сказал отец и поднял свою закрытую перчаткой руку. — Меня зовут Финн, моя семья будет рады приветствовать вас под нашей крышей, мастер Кроуфорд. Если немного обождете, я затоплю баню и накрою на стол.

Одноглазый посмотрел в их сторону и медленно кивнул. Оливеру на мгновение почудилось, что старый Страж и правда видит его насквозь своей пустой глазницей, выглядевшей еще более жутко в свете догорающего дома.

Глава 4

То, что мы делаем

Кроуфорд зачерпнул ковшом немного воды из бочки, полил на раскаленные камни и сделал медленный, глубокий вдох, наполняя легкие приятным теплом. Выдохнул, потянулся, впервые за долгое время чувствуя себя чистым, после чего зачерпнул еще и плеснул себе на лицо. Усталость медленно покидала его тело. Кроуфорд осторожно согнул левую ногу, на всякий случай держа руку на колене, и медленно разогнул обратно, полностью выпрямив — немного неприятно, но не так чтобы больно. Хорошо.

«Славно это, должно быть, иметь свой собственный дом», — думал Кроуфорд, и мысли его текли неспешно и плавно. — «Семью, что делит с тобой печали и радости, дарит тебе смысл. Соседей, что выручат в трудный час. Достойная жизнь».

Он смутно помнил родительский дом, с трудом находя отголоски старых воспоминаний в своей памяти. Люди, что чествуют его имя в песнях и историях у костра, знают, что он был сыном наместника, дворянином, и видят подвиг в его вступлении в орден. Отказ от привилегий. Вот только как пятый сын мелкого лорда, он был дворянином лишь номинально, а условия их жизни едва ли можно было назвать роскошными. Отец, насколько хватало памяти, был хорош лишь в умении делать детей и долги, и был в равной степени несведущ в вопросе что делать и с первыми, и со вторыми. Мать же была слишком занята попытками уверить всех и саму себя в первую очередь, что она не дочь ушлого торговца рыбой, и видит Бог, никто не обвинил бы ее в недостатке старания. Воспитание Кроуфорда по большей части было заслугой бесконечной череды наемников и караванов, что проезжали по их скромным владениям и давали родителям хоть какой-то доход, и в этой суетной череде лиц как-то совсем затерялись его братья и сестры. Они разлетелись кто куда еще до того, как он успел по-настоящему их узнать. А потом точно так же исчез и он сам — ушел к Последним Стражам, надеясь найти все то, чего никогда и не имел, но умудрился потерять.

Почесав бороду в том месте, где под ней пряталась обхватывающая всю шею татуировка со словами клятвы, Кроуфорд сделал еще один глубокий вдох и бросил взгляд в другой конец бани. Сивард лежал на скамье боком, отвернувшись лицом к стене, и на спине его видно было несколько длинных шрамов, которые навевали мысли о цепях и ударах хлыстом. Гарет, сидевший между ними с широко расставленными ногами, сгорбился, уперев локти в колени и положив голову на сцепленные в замок руки. Парнишка смотрел куда-то сквозь стену, поглощенный своими мыслями, и по его спокойному лицу нельзя было сказать, кто кого побеждает — он их, или они его.

— Ты как, парень? — окликнул его Кроуфорд. — Нормально?

— Нормально, — отозвался он, не повернув головы. — Думаю про дом, что мы сожгли. Хороший был дом.

— Неплохой, да.

— Бывает и больше, — подал голос Сивард, поднимаясь со скамьи, чтобы окатить себя водой и немного остыть. — Леворукий богатого ублюдка искушает не меньше, чем нищего, и некоторым людям просто всегда мало.

— Этот был не такой, — сказал Кроуфорд. — От денег он, ясное дело, не отказывался, но дело не в них. Кто верит в деньги, тот всегда предлагает поделиться.

Кроуфорд бросил многозначительный взгляд на Сиварда, но тот лишь фыркнул в ответ. Гарет же распрямился и повернул голову в сторону Старшего Стража.

— Что же он, действительно инженерам поклонялся и молитвы Леворукому возносил?

— Нет, конечно. На всю Империю настолько дурных, наверное,