— Пап, если у нее рак, значит, она умирает. Неужели этотебе безразлично?

Доктор Расмуссен сцепил пальцы и устремил взгляд настолешницу красного дерева. Он говорил медленно и спокойно:

— Джеймс, мы это уже проходили. Ты знаешь, мы с мамойбеспокоимся, что ты все больше сближаешься с Поппи, слишком привязываешься кней.

Джеймс почувствовал, как его охватывает холодная ярость.

— Как когда-то к мисс Эмме?

— Что-то в этом роде, — спокойно ответил отец.

Джеймс пытался выбросить из головы страшные воспоминания. Онне должен думать сейчас о мисс Эмме. Ему нужно сосредоточиться, бытьбесстрастным. Это единственный способ убедить отца.

— Пап, я знаю Поппи всю жизнь, и она нужна мне.

— Для чего? Насколько я знаю, не для того, для чегоследовало бы. Ты ведь никогда не пил ее крови, не так ли?

Джеймс судорожно сглотнул, он был подавлен. Пить кровьПоппи? Использовать ее для этого? Одна мысль об этом приводила его в ужас.

— Пап, она мой друг, — сказал он, потеряв всякуюнадежду на понимание, — я не могу видеть, как она страдает, не могу, ядолжен помочь ей.

Лицо доктора Расмуссена просветлело.

— Я тебя понимаю.

Джеймс почувствовал облегчение и удивление.

— Ты меня понимаешь?

— Джеймс, временами мы не можем удержаться от чувства…сострадания к смертным. Вообще, я бы этого не поощрял, но ты действительнодавно знаешь Поппи. Ты сострадаешь ей, и если ты хочешь сократить ее страдания,тогда да, тогда я тебя понимаю.

Джеймс несколько секунд смотрел на отца, потом тихо сказал:

— Убийство из жалости? Я думал, Старейшины наложилизапрет на убийства в этом районе.

— Просто будь осторожен. Если это будет выглядеть какестественная смерть, мы закроем на это глаза. И не будет нужды доводить этодело до сведения Старейшин.

Джеймс встал и коротко рассмеялся.

— Спасибо, папа, ты мне действительно помог.

Отец, казалось, не понял сарказма, прозвучавшего в егословах.

— Рад был тебе помочь, Джеймс. Кстати, как идут дела внашем доме?

— Прекрасно, — равнодушно ответил Джеймс.

— А в школе?

— Занятия закончились, сейчас каникулы, — сказалДжеймс и вышел из кабинета.

Во дворе он остановился, перегнулся через кирпичную стену ипосмотрел в воду фонтана. У него не было выбора. Не было надежды. Так гласятзаконы Царства Ночи. Раз Поппи больна, она должна умереть.

Поппи равнодушно смотрела на обеденный поднос, уставленныйкуриным филе с картошкой, когда в комнату вошел доктор Франклин.

Обследования были закончены. Первое прошло вполне спокойно,а второе оказалось ужасной пыткой. Стоило Поппи вздохнуть, как у нее возникалоощущение, будто горло до сих пор распирает трубка.

— Ну вот, оставляешь нетронутыми все больничныеделикатесы, — мягко пошутил доктор Франклин. Поппи попыталась улыбнуться.

Он продолжал говорить о совершенно невинных вещах. Ни словао результатах обследований, а Поппи не представляла себе, когда они должныприйти. Она подозревала, что доктор Франклин чего-то не договаривает. Что-то былоне так… И нежность, с которой он отставил ее поднос, и темные круги вокругглаз… Когда он деликатно предложил маме спуститься вниз «побеседовать»,подозрения Поппи превратились в уверенность.

«Он собирается сказать ей. Он получил результаты, но не хочет,чтобы я об этом узнала».

У нее тут же возник план.

— Иди, мам, а я немного вздремну, — сказала она совздохом, откинулась на подушку и прикрыла глаза.

Как только дверь за ними закрылась, Поппи соскочила скровати. Она увидела удаляющиеся фигуры; доктор Франклин и мама приближались кдвери, ведущей в холл. На дрожащих ногах Поппи последовала за ними.

— Просто ноги хочу поразмять, — сказала онавопросительно посмотревшей на нее медсестре на посту. Но когда сестра подняласьиз-за стойки и направилась к палатам, Поппи устремилась вниз по лестнице,ведущей в коридор.

В конце коридора находилась приемная, она видела ее раньше.Там был телевизор и кухонные принадлежности, чтобы родственники, дежурящие вбольнице, чувствовали себя комфортно. Дверь была приоткрыта, и Поппи тихоподкралась к ней. Она слышала низкий голос доктора Франклина, но не могларазобрать слов.

Поппи осторожно, на цыпочках, подобралась поближе. Онарисковала: в любой момент кто-нибудь мог выйти из приемной. На мгновение оназаглянула в комнату и поняла, что предосторожности излишни, все были поглощеныразговором.

Доктор Франклин сидел на небольшой кушетке. Рядом с нимПоппи увидела темнокожую женщину в белом халате, на шее у нее на цепочке виселиочки.

На другой кушетке сидел отчим Поппи Клифф. Его прическа,обычно идеально аккуратная, растрепалась, а волевая нижняя челюстьнепроизвольно двигалась. Одной рукой он обнимал маму. Доктор Франклин говорил сними, положив руку маме на плечо. Мама всхлипывала.

Поппи отпрянула от двери. «Господи, они обнаружили у менярак. Так и есть, у меня рак».

Она никогда раньше не видела свою маму плачущей — ни когдаумерла бабушка, ни во время развода с папой. Мама всегда умела справляться струдностями, она была лучшим борцом из всех, кого знала Поппи.

Но теперь…

У нее нашли рак… Похоже, что это на самом деле так.

Но, может быть, все еще не так плохо. Мама потрясена, чтоже, это вполне естественно. Но это еще не означает, что Поппи должна умереть.На ее стороне вся современная медицина. Она твердила себе это, удаляясь отприемного покоя.

Она шла не очень быстро и, прежде чем подняться к себе впалату, услышала мамин голос; в нем звучало невыразимое страдание:

— Моя детка, моя маленькая!

Поппи похолодела.

Затем раздался голос Клиффа, громкий, полный ярости:

— Вы хотите сказать, что уже ничего нельзя сделать?

Поппи едва дышала, но, вопреки желанию скорее бежать отсюда,все же вернулась к двери в приемную.

— Доктор Лофтус — онколог, она занимается этим видомрака и лучше объяснит вам, чем я, — сказал доктор Франклин.

Послышался другой голос. Говорила женщина-врач. СначалаПоппи слышала только отрывочные фразы, значение которых ей было непонятно:аденокарцинома, окклюзия вены селезенки, третья стадия… Потом доктор Лофтуссказала:

— Если объяснять это обычным языком, то опухольраспространилась. Метастазы в печени и лимфатических узлах около поджелудочнойжелезы. Это значит, что опухоль неоперабельна.