— Но химиотерапия… — начал было Клифф.

— Мы можем попробовать комбинацию лучевой терапии ихимиотерапии. Мы достигали определенных результатов, используя эту методику. Ноя не хочу вас обнадеживать. В лучшем случае это может продлить ей жизнь нанесколько недель. В таких ситуациях мы прибегаем к паллиативным мерам —пытаемся уменьшить боль и хоть как-то скрасить последние дни жизни. Понимаете?

Поппи слышала всхлипывания мамы и не могла пошевелиться.Казалось, она слушает радиоспектакль и речь идет вовсе не о ней, а о ком-тодругом.

Доктор Франклин сказал:

— У нас, в Южной Калифорнии, проводятся исследования повоздействию на опухоли, но…

— Проклятье! — взорвался Клифф. — Речь ведьидет о маленькой девочке! Как могло случиться, что заболевание дошло до третьейстадии и никто ничего не заметил? Еще два дня назад этот ребенок плясал всюночь напролет!

— Я очень сожалею, мистер Хилгард, — доктор Лофтусговорила так тихо, что Поппи едва различала ее слова, — но этот вид ракане случайно называется скрытым, поскольку никак не проявляется до тех пор, покаболезнь не зашла слишком далеко. Поэтому процент излечений очень невелик.Должна сказать, что в моей практике Поппи второй подросток с таким диагнозом.Доктор Франклин очень грамотно провел обследование и точно поставил диагноз.

— Я должна была знать, я должна была заставить ееприйти раньше, я должна была, должна… — хриплым голосом твердила миссисХилгард.

Раздался грохот. Поппи, забыв о всякой осторожности,заглянула в дверной проем: мама колотила рукой по стоявшему рядом столику.Клифф пытался ее удержать.

Поппи отпрянула от двери. «О Господи, скорее бежать отсюда,я не могу, не хочу этого видеть!»

Она спустилась в холл. Ее ноги двигались как обычно.Забавно, что они еще ее слушаются.

И вокруг все как обычно. Ординаторская украшена ко ДнюНезависимости. Ее сумка по-прежнему стоит на мягком диванчике у окна. Подногами паркет, над головой потолок.

Все как всегда. Но разве это возможно? Почему не рухнулистены? Почему так мирно бормочет телевизор в соседней палате?

«Я должна умереть», — подумала Поппи.

Странно, но она не испугалась. То, что она чувствовала, былобольше похоже на удивление, которое все росло, все сильнее захватывало ее. Вголове беспорядочно роились мысли, и их постоянно прерывали эти три слова: «Ядолжна умереть».

«Я сама виновата, потому что (я должна умереть) не пошла кврачу раньше».

«Клифф ругался (я должна умереть), я не думала, что он любитменя так сильно».

Мысли мельтешили в ее мозгу.

«Внутри меня что-то есть».

Она положила руки на живот, затем подняла футболку ипосмотрела вниз. Кожа на животе была гладкая, загорелая. Поппи не чувствоваланикакой боли.

«Я должна умереть из-за чего-то, что есть внутри меня. Оноживое, как какой-нибудь пришелец из триллера. Оно сейчас, в эту самую минуту,находится во мне».

«Я должна умереть. Это скоро случится. Интересно когда? Я неслышала, чтобы они об этом говорили».

«Я должна видеть Джеймса».

Поппи бросилась к телефону так стремительно, что казалось,будто ее рука отделяется от тела, опережая его. Она набирала номер и заклинала:«Ну пожалуйста, будь дома, ну, возьми трубку». На этот раз ее призыв не возымелдействия. В трубке послышались монотонные гудки. Когда включился автоответчик,Поппи сказала: «Позвони мне в клинику». Она повесила трубку и невидящимвзглядом уставилась на кувшин с водой, стоявший рядом на столике.

«Он придет позже, — уговаривала она себя, — и сразуже позвонит. Я просто должна продержаться до этого времени».

Поппи сама не понимала, почему она так решила, но ожиданиезвонка от Джеймса превратилось в цель жизни. Продержаться до тех пор, пока онне позвонит. Ей не нужно ни о чем думать. Нужно просто ждать. Джеймс скажет,что с ней будет и что ей теперь делать.

В дверь тихо постучали. Поппи в замешательстве оглянулась: впалату входили мама и Клифф. Она видела только их лица, которые словно сами посебе парили в воздухе.

У миссис Хилгард были красные, заплаканные глаза. ЛицоКлиффа было бледным и каким-то измятым, как клок скомканной белой бумаги, а егонебритый, темный от щетины массивный подбородок странно контрастировал сбледностью лица. «О Господи, неужели они собираются сказать мне это? Нет, онине должны, они не могут заставить меня услышать это».

Поппи охватило страстное желание бежать. Она была на гранипаники.

Но мама сказала:

— Дорогая, тебя пришли навестить друзья. Фил позвонилим и рассказал, что ты в клинике. Они сразу же приехали.

«Это Джеймс», — подумала Поппи, и что-то радостновзорвалось у нее в груди. Но в компании друзей Джеймса не оказалось. Пришли восновном ее школьные подружки. «Ничего, он позвонит позже. Сейчас не нужно обэтом думать. К тому же в комнате, где столько народу, совершенно невозможно очем-либо думать. И это даже к лучшему». Невероятно, как это Поппи удавалосьсидеть и разговаривать с ними, душою будучи от них далеко-далеко, но она все жеболтала с одноклассниками и старалась не думать о том, что волновало ее большевсего.

Никто из пришедших не догадывался, насколько серьезно онабольна, даже Фил, выказывавший пылкую братскую любовь, нежный и внимательный.Они говорили о пустяках, вечеринках, катании на роликах, музыке, книгах. Всеэто было из прежней жизни, которая, казалось, кончилась сто лет назад. Клиффтоже принимал участие в разговоре и обращался с ней даже лучше, чем когдаухаживал за мамой.

Наконец посетители ушли, а мама осталась. Она гладила волосыдочери слегка дрожащими пальцами. «Если бы я не знала, то наверняка догадаласьбы, — подумала Поппи, — она ведет себя совершенно не так, какобычно».

— Пожалуй, я сегодня переночую здесь, — сказаламама. Ей не очень удавался легкомысленный тон. — Медсестра сказала, что ямогу устроиться на диванчике у окна. На самом деле это кушетка для родителей. Япросто пытаюсь сообразить, не съездить ли мне домой за кое-какими вещами.

— Поезжай, — ответила Поппи.

Фразу длиннее Поппи не смогла бы произнести, не выдав себя.Кроме того, маме требовалось некоторое время, чтобы побыть одной и успокоиться.

Как только миссис Хилгард вышла, вошла медсестра ввеселенькой блузке в цветочек и зеленых брюках. Она измерила Поппи давление итемпературу и вышла. Поппи осталась одна.

Было уже поздно. Через распахнутую дверь палаты виднелосьтемное пространство холла. В клинике воцарилась мертвая тишина, лишь откуда-тоиздалека доносился звук работающего телевизора. Поппи чувствовала себя оченьодинокой, где-то внутри начинала сверлить боль: опухоль под загорелой кожейдавала о себе знать. Но хуже всего, что Джеймс так и не позвонил. Как он мог?Неужели он не понимает, что нужен ей?