— Да, милая. Уверенность в том, что ты венец творения. Когдаты уверишься в собственной непогрешимости, в это поверят и все остальные. Тыприобретешь значимость.

— Правда?

— Клянусь!

— А если у меня не получится, — вздохнула Жанна. — Что дляэтого нужно?

— Ты должна твердо знать: все, что делают Другие, — плохо,пошло и бездарно. Правильно и хорошо лишь то, что делаешь ты. Вот формулаУспеха. Но она требует определенного состояния, я имею в виду материальнуюсторону жизни.

Самовлюбленность — порок, а порок — роскошь. Бедностьобречена быть добродетельной, в то время как богатство может позволить себе ипорок. За все то, чему учила тебя я, нищенку, невзирая на внешность, назовутхамкой и надают по шее. Так что, милая, ничего не поделаешь, придетсяблефовать, если хочешь попасть в приличное общество.

Жанна задумалась. Кажется, желание попасть в приличноеобщество у нее исчезло. Я поняла, что перестаралась, и решила ее успокоить.

— Ну, милая, не стоит пугаться, я буду рядом и поддержу,если будет в этом нужда. К тому же у нас есть несколько дней, которые мыпосвятим усиленным репетициям и тренировкам. У тебя все получится. К тому же ясмотрю на этот банкет не только как на развлечение, а с дальним прицелом. Тымолода, бедна и вышла из среды, не предполагающей будущего. Если осуществитсятвоя мечта и ты закончишь университет, что будет дальше? Думала ты об этом?

Жанна растерялась.

— Не знаю. Я разбогатею и буду жить достойно.

— Как ты себе это представляешь? — спросила я, изумляясьтакой наивности.

— Ну, получу образование и буду работать.

— Где? Все приличные места давно заняты. Кто поможет тебеустроиться на достойную работу? Твои подруги, которые работают за гроши?

Она сидела в моем безумно дорогом розовом платье на моембезумно дорогом антикварном диване и была похожа на печального суслика.

Сердцe мое зашлось от жалости.

Почему хорошим людям так плохо живется?

В этом есть жуткая несправедливость!

— Допустим, я тебя не брошу, — заверила я-. Но ты должнасама научиться хоть чуть-чуть работать локтями. Ты трудолюбивая девочка, и руки— это хорошо, а локти еще лучше.

Пришел Евгений и возмутился:

— Чему ты учишь ребенка?

— Жизни! — парировала я и с гордо поднятой головойудалилась.

Но лучше бы я этого не делала. Лучше бы я осталась в комнатеи убедила Жанну в том, что все это шутка, что не надо ей никакого общества,поскольку живут же люди и без него, и совсем неплохо живут на свои гроши. Но яушла, позволив ей закоренеть в своих желаниях.

Наступил долгожданный день. Все утро мы репетировали, и уЖанны уже кое-что неплохо получалось. Она научилась элегантно закидывать ногуна ногу, принимать раскованную позу и естественно смотреть в упор пристальнымвзглядом.

Мундштук в ее пальчиках выглядел тоже вполне естественно, иона уже почти не давилась дымом.

Евгений, которому в этот вечер предстояло нянчить Саньку,крутился рядом и не переставал Дивиться: как легко можно испортить человека.

Я не разделяла его мнения, поскольку Жанна все еще не моглаизбавиться от комплекса неполноценности и в глазах ее слишком часто появлялсяиспуг. Она была безнадежно целомудренна и ничего не могла поделать со своейнаивной доверчивостью, а также любовью к людям. Времени было мало, и мнепришлось смириться. Я сделала все, что могла. На первый взгляд Жанна быланеотразима, а там уж — как бог даст.

Когда за нами прибыл автомобиль, присланный Тамарой, я, впоследний раз придирчивым взглядом окинув Жанну, успокоила себя:

— Как-нибудь обойдется.

— Она так прелестна, что не обойдется, — рассмеялся Евгений.

Он словно в корень смотрел. Так все и вышло.

Обычно Тамара для своих торжеств арендовала подходящиеслучаю помещения, но на этот раз все были приглашены на ее новую дачу. Онасделала там суперремонт и хотела незамедлительно пустить пыль в глаза. Ей этоудалось. В тот вечер многие ее друзья стали ее же тайными врагами. ТолькоЖанна, пожалуй, восхищалась без примеси иных чувств. Остальные — коченели отзависти.

Тамара, в бриллиантовой диадеме, в драгоценной горностаевойнакидке, в длинном белом платье, как прекрасное привидение стояла у входа всвой сверкающий огнями дворец и на правах любезной хозяйки говорила гостямгадости.

— А-а, это ты, мой маленький! — фальшиво обрадовалась онатолстому, приземистому мужчине, ведущему под руку высоченную девицу, похожую нафонарный столб. — Это ты, мой пони!

— Почему это маленький? Почему это поди? — обиженно пыхтелон, подставляя хозяйке губы.

— Потому что я обожаю тебя, — пояснила Тамара и, словнотолько что заметив «фонарный столб», захлебнулась от восторга:

— Ах, Дианочка, прелесть моя, как ты пополнела! И как тебеидет второй подбородок!

Дианочка, позеленевшая от бесконечных диет, но так и несумевшая избавиться от двойного подбородка, была близка к обмороку. Онавспыхнула от ярости и могла наговорить бог знает чего. Я даже струхнула, ноглупость в больших голубых глазах выдавала ее безобидность, и я успокоилась.Тамара легко справится с такой и без моей помощи.

За «столбом» и «пони» следовали мы. На лице моей подругипоявилась мимолетная искренность.

— Мама! Это ты?! Слава богу! Я думала, ты уже не придешь, —воскликнула она, целуя меня, отстраняясь и цепким взглядом оценивая мойскромный наряд.

— По-моему, мы не опоздали, — ответила я, кивая на Жанну.

— Здрасте, — присела моя смущенная Золушка, которая,несмотря на утомительные репетиции, сразу, же все сделала не так.

— Ба! Мама, да ты не одна! — обрадовалась Тамара. — Это иесть твоя необыкновенная крошка?

— Да, это она, но что ты будешь с нами делать?

Тамара мгновенно поняла, о чем идет речь.

— Не волнуйся, я представлю ее как подругу и дочь своейподруги, — воскликнула она.

— Надеюсь, ты не меня имеешь в виду? — насторожилась я.

— Нет, конечно, у нее же есть своя мать, — успокоила меняэта язва. — Пойдем, я покажу тебе кое-что. Даня! Даня! Принимай гостей!

Элегантный Даня поспешил занять пост, а мы направились всад.

— Как вам моя иллюминация? — поинтересовалась Тамара. —Обрати внимание, последний писк.