- Это ужасно. Ты получил серьезную травму черепа, тебенеобходимо квалифицированное лечение. Я немедленно займусь твоим переводом влучшую клинику Москвы. Лина знает?

- Наверное, нет. Если только из газет, как и ты.

- А кто вообще знает о том, что ты в больнице?

- Светка. Она приезжала ко мне.

- Ну, от Светки проку никакого, что она можеторганизовать толкового? Она еще совсем ребенок. Ты Борису сообщил?

- Нет. У меня нет его новых телефонов, я помню толькостарые.

- Неудивительно, что ты до сих пор прозябаешь в этойдыре! Вот случилось несчастье - и о тебе совершенно некому позаботиться, кромематери. Борис, между прочим, тоже наверняка читает газеты, однако не примчалсяк тебе на помощь. Ты наивно полагаешь, что тебя все любят, а на деле выходит,что люблю тебя только я одна!

И это тоже было одной из старых привычных песен. Слушаямаму, я постепенно успокаивался. Лина возила Женьку в Швейцарию, и у нас домависит фотография. У НАС ДОМА. Значит, у нас с Линой по-прежнему общий дом, онане ушла от меня, я не бросил ее. Уже хорошо. Мама разговаривает со мной, какпрежде, стало быть, в наших отношениях ничего не изменилось. Моя мама человек,щедро наделенный пессимизмом и обогащенный знаниями о московских больницах, сталобыть, она собирается меня устраивайте в платную клинику, а коль так - моифинансовые дела вовсе не плохи, раз она полагает, что я смогу за это заплатить.О том, что у меня происходит с деньгами, матушка всегда бывала приблизительноосведомлена. Похоже, два года - это не такой уж большой срок, чтобы жизнь моглаперевернуться как-то кардинально. Может, я зря боюсь?

* * *

Через два дня я обустраивался на новом месте. Просторнаякомната, больше похожая на гостиничный номер, с телефоном, телевизором, холодильником,собственным санузлом и даже с балконом. Два окна, выходящие на красивыйухоженный парк, Утопающий в нежно-зеленом мареве юной листвы. Безупречновежливый персонал. Отменная кормежка. Ну и все к этому прилагающееся в видефитнес-центра, бассейна, сауны, теннисного корта, массажистов, водолечебницы ичего-то еще, что я не запомнил с первого раза, когда на меня обрушили потокновой информации. Находилось все это благолепие в ближнем Подмосковье и имело,насколько я понял, два отдельных сектора: один - для очень, ну просто оченьзаслуженных ветеранов, которых государство обеспечивало высококачественным, нобесплатным медицинским обслуживанием, другой - для всех, кто может платить.

После общения с матушкой я слегка приободрился и решилразработать собственную программу выхода из кризиса. Цель программы - заставитьмозг вспомнить исчезнувшие невесть куда год и девять месяцев. Пути достиженияцели объективный и субъективный. Объективный путь - это сбор информации о том,что реально происходило за минувшие два года, иными словами - чтение газет ижурналов за весь "темный" период. Субъективный - тщательное,вдумчивое прочтение двух своих книг, той, которую я к моменту поворота сСадового кольца написал только наполовину, и второй, про риэлтеров. Я был уверен,что, поймав ту эмоциональную волну, на которой писались книги, проникнув вмысли, которые заложены в тексте, я восстановлю свое состояние и себя самого натот забытый период.

План был, вероятно, хорош, но проверить его эффективностьоказалось не так легко. Читать я не мог. То есть мог, конечно, но толькокрупный шрифт, при хорошем освещении и недолго. Об этом меня предупреждал италдомский доктор Василий Григорьевич, дескать, от чтения будет первое времяболеть голова, но я не поверил. Как это так - от чтения голова будет болеть? Яс детства был книжным мальчиком, для меня страницы с буквами, складывающимися вволшебные слова, из которых сплетается чудесная, увлекательная, неповторимаяистория, - это святое, это источник восторга и слез, это ни с чем не сравнимоечувство, которое появляется, когда вдруг начинает казаться, что ты проник втайный смысл текста, в душу автора, что ты видишь, слышишь и осязаешь егоскрытую боль, его личные сомнения и его собственные открытия. Чтение - этосчастье а разве от счастья может болеть голова?

Выяснилось, что может, и еще как! По моей просьбе матушкапривезла две мои последние книги, а также ворох газет и журналов, собранных смиру по нитке в ее квартире и у знакомых. Ворох был внушительным, но одолетьмне удалось всего две газеты и один журнал за четыре дня. Я выяснил, что у насуже больше года новый президент и новое правительство, узнал кое-что из деловойи светской хроники, убедился, что курс доллара по-прежнему растет, но ни ккаким существенным выводам меня это не подвинуло. Я понимал, что две газеты иодин журнал - это ничтожно мало, но ускорить темп информационного насыщениясобственной продырявленной памяти не мог.

Попробовал переключиться на свои книги, все-таки в них шрифтпокрупнее, но дело двигалось ужасающе медленно. Начал я с "Временидизайна" и, как порядочный читатель, читал с самого начала. Время шло, а ятак и не добрался до того места, на котором остановился перед тем, как собралсяосесть на даче...

Новый доктор Эмма Викторовна отнеслась ко мне с полным,можно сказать, пониманием. Правда, я так и не смог определить, было ли этопонимание следствием ее высокого профессионализма и уважения к страданиямбольного или же проистекало из высокой платы за пребывание в клинике. Оначестно заявила, что лечить меня в стационаре бессмысленно, так как проведенноена самой лучшей диагностической аппаратуре обследование показало, чтополученная мною травма не является тяжелой и я вполне могу находиться дома.Более того, мне совсем не обязательно все время лежать, я уже могу вставать,ходить и гулять по парку, если голова не кружится. Голова не кружилась, ногулять мне не хотелось. Мне даже из палаты выходить не хотелось. Мне былострашно. Я считал сначала дни, а потом уже и часы, оставшиеся до появления МусиБеловцевой. Только она скажет мне, остался ли я по-прежнему знаменитым АндреемКориным. И только она знает точно, в каком состоянии мои финансовые дела.Только она скажет мне правду.

* * *

- Ты принял правильное решение. Тебе не нужно себянасиловать, если ты чувствуешь неуверенность. И твоя мама совершенно права.

Мама-то права, только по-своему. Она беспокоится о моемздоровье и считает, что мне нужно находиться под присмотром врачей. Я о своемздоровье не пекусь, пребываю в уверенности, что на мне пахать можно, новыходить из клиники не хочу до тех пор, пока не перестану бояться. Мама этогоне понимает, а вот Муся поняла сразу. Как хорошо, что она наконец приехала!Пухленькая, кругленькая, она напоминала мне пушистую персидскую кошку, котораябыла у нас, когда я еще учился в школе. Эта голубоглазая абсолютно независимаяособа могла часами лежать то на брюшке, то на боку, то на спине, вытянувшисьэдакой шерстяной колбаской и растопырив в разные стороны лапки в серо-голубых"чулочках", и производила впечатление жутко ленивой. Однако каждыйдень, но отчего-то в разные часы, у нее наступало время "икс", когдаона в течение примерно пятнадцати минут носилась по квартире как сумасшедшая,играя с каждой ерундовинкой, попадавшейся ей на пути, будь то конфетный фантик,упавший со стола карандаш или закатившаяся в угол монетка. Сбросив накопившуюсяэнергию, кошка снова замирала и делала вид, что спит, спала всегда и будет этоделать всю оставшуюся жизнь.