Муся Беловцева была на нее очень похожа. Она умела подолгусидеть неподвижно, внимательно слушая собеседника, не ерзая и не выказываянетерпения. Потом вставала и начинала делать то, что нужно. Быстро, энергично,без лишних слов и, казалось, не зная усталости. Потом снова садилась и неторопясь рассказывала о результатах, не повышая голоса, не жестикулируя ивообще не делая ни одного лишнего движения. Глядя на нее и одновременно слушаяее рассказ, просто невозможно было себе представить, что все, о чем онаговорит, было ею проделано в столь короткие сроки. Когда Муся сидела, онапроизводила впечатление ленивой, толстой и малоподвижной сонной кошки. Кактолько она вставала, пушистая персидская кошечка мгновенно превращалась вогнедышащую самку гепарда с которой, как известно, в животном мире никто неможет соперничать по части скорости передвижения. В данный момент Муся былакошечкой, потому что сидела напротив меня в мягком, удобном кресле и вникала вмои проблемы.

Я уже успел задать ей самые главные вопросы и с огромнымоблегчением услышал, что "Время дизайна" и "Треугольныйметр" продаются очень хорошо, пользуются большим успехом у читателей, ипресса по этим книгам вполне приличная. Открыто хвалить у нас в стране как-тоне принято, поэтому благосклонность критиков оценивается по тому, сильно ониругают или не очень. Или же просто констатируют, что "читателей порадовалиочередным шедевром". С книгами, таким образом, все было в порядке.Выяснилось, что и с деньгами тоже. Однако Муся ничего не смогла мне объяснитьпо поводу моих отношений со Светкой, видно, я и впрямь пошел у дочери на поводуи никому ничего не сказал о ее планах вечно любить некоего безумно талантливогоГарика и заняться его раскруткой. Впрочем, ничего удивительного, я никогдаособенно не делился с Мусей своими семейными делами, она была для меня не другом,а деловым партнером. Надежным, высокопрофессиональным, честным. Но не болеетого. Почему же я не дал Светке денег, которые обещал ей? Более того, моифинансовые отношения с издателем по поводу последней книги были выстроены вточности по той же схеме, что и прежде, и все деньги были переведены на мойбанковский счет, к которому имеет доступ Лина, моя супруга, и с которого я немогу снять ни рубля так, чтобы она об этом не узнала. Выходит, или Светкачто-то не так поняла, или я уже в момент подписания договора, в январе, знал,что денег девочке не дам. Почему же я передумал? Вероятно, были причины, ивесьма серьезные. Но если так, то почему же я не сказал об этом Светке? Онаждет, надеется... А я, приняв решение не давать денег, все тянул и тянул, нежелая огорчать ребенка неприятным разговором. Вполне в моем духе. Никогда нелюбил говорить людям неприятные вещи. Да, все это так, но вот почему же япринял такое решение? Муся не знает, я - тем более, о Лине и матушке и речинет, они точно не одобрили бы финансовое вспомоществование неизвестному Гарику,поэтому им-то я наверняка ничего не говорил. Кто же может знать?

- Надо решить вопрос с моим мобильным телефоном. Матьсказала, что я в прошлом году сменил номер. Новый номер-то она мне сказала, авот пин-код я забыл. Батарея села через день после аварии, и я теперь не могуего включить.

- Это не вопрос, - Муся сделала очередную запись вблокноте. - Что еще?

- Еще я хотел бы, чтобы о моей амнезии знало как можноменьше людей. Главврач в Талдоме по моей просьбе сказала журналистам, чтопамять у меня восстановилась, вот пусть все так и думают.

- Почему?

- Знаешь... У меня нет разумных аргументов, все это науровне ощущений... Я учитываю менталитет русского человека. Амнезия - этопамять, а память - это голова. Я не хочу, чтобы обо мне говорили как очеловеке, у которого не все в порядке с головой.

- Понятно, - тонкая серебристая ручка скользнула вдольраскрытого блокнота. - Но мне придется тебя огорчить, Андрюша. Об этом ужепишут все газеты. Твоя дочь Светлана постаралась. Когда она приезжала к тебе вТалдом, там было полно журналистов, и она не отказала им в интервью, когдавышла от тебя. После этого, конечно, прошли публикации о том, что у тебя все впорядке, но Светлана продолжает общаться с журналистами и рассказывает им всекак есть.

- Вот черт! Светка, Светка... Я же просил тебя, и тымне обещала... Что ж ты меня так подвела? Конечно, я понимаю, тебе хотелось быоставаться членом семьи известного писателя, появляться вместе с ним насветских тусовках и потом видеть свою фотографию в газетах. Но я лишил тебяэтого удовольствия, и теперь ты пытаешься восстановить для себя статус"дочери знаменитости" и купаться в лучах внимания со стороны прессы.Это так по-детски, но можно ли тебя в этом упрекать? Ты, бедненькая, наверное,думаешь, что настал твой звездный час. Глупенький мой попугайчик! А может быть,ты охотно идешь на контакты с журналистами, знакомишься с ними и надеешься, чтоэти знакомства помогут тебе в дальнейшем раскручивать твоего ненаглядного музыкальногогения? Ты готова пожертвовать интересами отца во имя интересов любовника. Чтож, банально и истерто от бесчисленного использования в жизни и в искусстве.Кстати, я и не уверен, что это неправильно. Родители - это прошлое, алюбовники, женихи и мужья - это будущее. Молодые должны идти вперед, а неоглядываться на предков.

- Я постараюсь что-нибудь придумать, чтобыдезавуировать эту информацию, - спокойно продолжала Муся. - Но ты в своюочередь подумай, Андрюша, нужно ли это делать. Если твоя память невосстановится, все равно об этом узнают. Ты же не можешь провести остатокжизни, прячась от людей.

- Она восстановится, - возразил я упрямо. - И я будусидеть здесь, в этой клинике, до тех пор, пока не вспомню все.

- На это могут уйти месяцы и даже годы, - Муся всегдабыла пессимисткой. Но я стоял на своем.

- Это может случиться в любой момент, даже завтра, дажечерез пять минут. Я сделаю все, что в моих силах. А уж если не получится, тогдаи будем думать, как поступать.

- Думать надо уже сейчас, Андрей. Если я от твоегоимени или от своего начну опровергать то, что сказала твоя дочь, то она вглазах всех окажется лгуньей. Мы нанесем ущерб ее репутации. А потом окажется,что лгали мы с тобой. И мы станем не только обманщиками, но и подонками,оболгавшими молодую девчонку. Я-то ладно, с меня какой спрос, я всего лишьлитагент, а вот ты другое дело. Ты - любимец народа, тебя обожают, у тебя толпыпоклонников, ты считаешься тонким знатоком человеческих душ. Ты хоть понимаешь,что такое развитие событий угробит тебя как писателя? Не как автора самыхпопулярных в стране книг, а именно как писателя, как человека, олицетворяющегомысли и чувства нации?

Сказано, честно говоря, громковато, я таких сравнений явноне заслужил. Куда мне до "совести нации"! Но Муся, как всегда, права,ибо она не только пессимист, но и стратег, в отличие от меня. Она умеетсмотреть вперед, а я, как обычно думаю только о сегодняшнем дне. Впрочем, еслибы она не умела смотреть вперед и просчитывать ситуацию, она не стала былитагентом, точно чувствующим, какого писателя в какое издательство имеет смыслпредлагать, чтобы потом, спустя два-три года (раньше не получится), заработатьна этом. С доводами Муси я вынужден был согласиться, но на мою твердуюрешимость в кратчайшие сроки добиться восстановления памяти это не повлияло.