— Да, ты ее хорошо знала… Я тоже чувствую, что заслужилправо жить, как подобает настоящему мужчине. Но вряд ли мои снохи и дочь будутдовольны этим решением, а?

— Еще чего! — возмутилась Хенет. В конце концов, разве онине зависят от тебя?

— Истинная правда, истинная правда, — согласился Имхотеп.

— Ты их щедро кормишь и одеваешь. Их благополучие — плодтвоих усилий.

— Несомненно, — вздохнул Имхотеп. — Ради них я вечно в трудеи заботах. Но порой меня одолевают сомнения: понимают ли они, чем обязаны мне?

— Ты должен напоминать им об этом. Я, покорная и преданнаятебе Хенет, никогда не забываю о твоих благодеяниях. Дети же порой бездумны исебялюбивы, они слишком много мнят о себе, не понимая, что лишь выполняют твоираспоряжения.

— Истинная правда, — подтвердил Имхотеп. — Я всегда знал,что ты умная женщина, Хенет.

— Если бы и другие так думали, — вздохнула Хенет.

— А что? Кто-то плохо к тебе относится?

— Нет, нет, то есть никто этого нарочно не делает… Просто ятружусь не покладая рук, что, по правде сказать, делаю с радостью, но..,признательность и благодарность — их так не хватает!

— В этом ты можешь положиться на меня, — великодушнопообещал Имхотеп. — И твой дом здесь, запомни.

— Ты слишком добр, господин. — Помолчав, она добавила:

— Рабы ждут тебя, вода уже согрета. А потом, когда они тебяомоют и оденут, тебе предстоит пойти к своей матери, она зовет тебя.

— Кто? Моя мать? Да, да, конечно…

Имхотеп чуть заметно смутился, но тут же поспешил скрытьсмущение, воскликнув:

— Конечно, конечно. Я и сам собирался навестить ее. СкажиИзе, что я тотчас приду.

2

Иза, в праздничном одеянии из полотна, заложенного в мелкуюскладку, встретила сына язвительной усмешкой:

— Добро пожаловать, Имхотеп! Итак, ты вернулся домой — и неодин, как мне донесли.

Собравшись с духом, Имхотеп спросил:

— Ты уже знаешь?

— Разумеется. Все только об этом и говорят. Я слышала,девушка очень красивая и совсем юная…

— Ей девятнадцать… И она недурна собой. — Иза рассмеялась —злым коротким смешком.

— Что ж, седина в бороду, а бес в ребро.

— Дорогая Иза, я решительно не понимаю, о чем ты.

— Ты всегда был глуп, Имхотеп, — невозмутимо проговорилаИза.

Имхотеп вновь собрался с духом и рассердился. При том что онобычно был преисполнен самомнения, матери всякий раз ничего не стоило сбить снего спесь. В ее присутствии ему всегда было не по себе. Ехидная насмешка в ееподслеповатых глазах приводила его в замешательство. Мать, отрицать неприходилось, никогда не была большого мнения о его умственных способностях. Ихотя сам он не сомневался в собственной значительности, отношение матери к немутем не менее каждый раз выводило его из равновесия.

— Разве мужчина не может привести в дом наложницу?

— Почему же? Может. Мужчины вообще в большинстве своем дураки.

— Тогда в чем же дело?

— Ты что, не понимаешь, что появление этой девушки нарушитпокой в доме? Сатипи и Кайт будут вне себя и распалят своих мужей.

— А какое им до этого дело? Какое у них право бытьнедовольными?

— Никакого.

Имхотеп разгневанно зашагал вдоль покоев.

— Почему я не могу делать, что хочу, в собственном доме?Разве я не содержу своих сыновей и их жен? Разве не мне они обязаны хлебом,который едят? Разве я не напоминаю им об этом ежедневно?

— Чересчур часто напоминаешь, Имхотеп.

— Но это же правда. Они все зависят от меня. Все до одного.

— И ты уверен, что это хорошо?

— Разве плохо, когда человек содержит свою семью?

Иза вздохнула.

— Не забывай, что они работают на тебя.

— Ты хочешь, чтобы я позволил им бездельничать? Естественно,они работают.

— Они взрослые люди. Яхмос и Себек, по крайней мере.

— Себек мало смыслит в делах и все делает не так, как надо.К тому же он часто ведет себя крайне нагло, чего я не намерен терпеть. ВотЯхмос хороший, послушный мальчик.

— Он уже далеко не мальчик, — вставила Иза.

— Однако мне нередко приходится по несколько раз емуобъяснять, прежде чем он поймет, что от него требуется. Я и так вынужден думатьобо всем, поспевать всюду. Мне приходится, будучи в отъезде, присылать сыновьямподробные наставления… Я не знаю ни отдыха, ни сна! И сейчас, когда я вернулсядомой, заслужив право хоть немного пожить в мире и покое, меня снова ждутнеприятности. Даже ты, моя мать, отказываешь мне в праве иметь наложницу, какподобает мужчине. Ты сердишься…

— Нет, я не сержусь, — перебила его Иза. Мне даже интереснопосмотреть, что будет твориться в доме. Это меня развлечет. Но я тебяпредупреждаю, Имхотеп, когда ты снова задумаешь отправиться в Северные Земли,возьми девушку с собой.

— Ее место здесь, в моем доме. И горе тому, кто посмеет сней дурно обращаться.

— Дело вовсе не в том, посмеют или не посмеют с ней дурнообращаться. Помни, что в иссушенной жарой стерне легче разжечь костер. Когда в домеслишком много женщин, добра, говорят, не жди. — Помолчав, Иза не спешадобавила:

— Нофрет красива. А мужчины теряют голову, ослепленныеженской красотой, и в мгновение ока превращаются в бесцветный сердолик.

И глухим голосом проговорила строку из гимна:

— «Начинается с ничтожного, малого, подобного сну, а в концеприходит смерть».

1

В зловещем молчании слушал Имхотеп доклад Себека о сделке слесом. Лицо его стало багровым, на виске билась жилка.

Вид у Себека был не столь беззаботным, как обычно. Оннадеялся, что все обойдется, но, увидев, как отец все больше мрачнел, началзапинаться.

— Понятно, — наконец раздраженно перебил Имхотеп, — тырешил, что разбираешься в делах лучше меня, а потому поступил вопреки моимраспоряжениям. Ты всегда так делаешь, когда меня здесь нет и я не могу за всемпроследить. — Он вздохнул. — Не представляю, что стало бы с вами без меня!