ее цепочку в карман. На следующий день он пробрался в хлебную лавку и отдал цепочку Саше, сержанту Красной армии из Одессы, которого привезли в Аушвиц еще в 1941 г. в числе первых советских военнопленных. От него Филипп Мюллер узнал, что Яна была детской медсестрой из Праги [46].

Выжившие в «семейном лагере» подсчитали, что если сентябрьскому транспорту дали полгода, то декабрьскому транспорту оставалось жить еще только три месяца. Узники, работавшие в центральном отделе документации, подтвердили эти опасения, сообщив, что в их учетных карточках есть указание: «Шесть месяцев особого режима». Атмосфера в лагере стала на удивление беззаботной: выжившие получали более обильные пайки и меньше работали, а новые капо обращались с ними лучше, чем старые [47].

Когда в середине мая из Терезиенштадта прибыли новые эшелоны, «семейный лагерь» оказался заполнен до предела. Еще 7500 евреев, в основном из Германии, Голландии и Австрии, присоединились к уже находившимся там чешским и моравским евреям. В какой-то момент в лагере выпустили открытки, на которых заключенным разрешалось написать до 30 слов на немецком языке. Иегуда Бэкон и его друзья отсылали в интернат для мальчиков в Терезиенштадте безобидные сообщения, которые, по их расчетам, не должны были привлечь внимание цензоров СС, но добавляли к ним особое приветствие на иврите: «Моти», или «моя смерть». На открытке, которую Анна Кованикова отправила своей сестре в Терезиенштадт, последние буквы каждой строчки складывались в слова «ГАЗ» и «СМЕРТЬ». Хотя эти сообщения доходили до адресатов, им, вероятно, не верили [48].

Это были не единственные послания внешнему миру. Некоторые члены зондеркоманды тем летом прятали письменные свидетельства в банках и пустых пивных бутылках и закапывали их в ямах с пеплом, надеясь, что после освобождения в этих местах будут копать в поисках останков убитых и попутно найдут их записи. Филипп Мюллер знал, что его друг и соотечественник-словак Вальтер Розенберг планировал бежать из Биркенау, и подробно рассказал ему о том, как отравили газом заключенных из Терезиенштадта. Он передал ему драгоценное вещественное доказательство существования отравляющего газа: этикетку с банки «Циклона-Б» [49].

Через месяц Вальтер Розенберг сбежал вместе с еще одним узником Альфредом Ветцлером. Благодаря помощи русских военнопленных, которые выкопали и заполнили припасами землянку под конюшнями на третьем периметре лагеря, беглецы могли прятаться до тех пор, пока эсэсовцы не прекратили поиски. После тяжелейшего 18-дневного путешествия Розенберг и Ветцлер достигли Жилины в Словакии и оказались в безопасности среди друзей, которые сделали для Розенберга новые документы на имя Рудольфа Врбы. Двое беглецов составили первый подробный отчет о лагере смерти Биркенау, в котором описали, в числе прочего, как 8 марта отравили газом чешских евреев – мужчин, женщин и детей. К концу апреля отчет Врбы и Ветцлера, как его позднее стали называть, достиг высокопоставленных еврейских чиновников в Братиславе и Будапеште. Пока лидеры венгерских евреев колебались, их словацкие коллеги контрабандой переправили отчет на Запад через временного поверенного в делах Ватикана в Братиславе Джузеппе Бурцио, которому, однако, понадобилось целых пять месяцев, чтобы доставить документ в Рим. Еще несколько экземпляров были отправлены с подпольным курьером в Швейцарию доктору Яромиру Копецкому, представителю чешского правительства в изгнании. Копецкий получил отчет в конце мая и уже через несколько дней передал его правительству в изгнании в Лондоне, Всемирному еврейскому конгрессу и Международному Красному Кресту в Женеве. 14 июня чешско-словацкая служба Би-би-си передала новости об отравлениях газом по радио [50].

К новостям поначалу с недоверием отнеслись даже те, кто не стал сразу от них отмахиваться. В декабре 1944 г. в Берлине Урсула фон Кардорф заперлась в уборной дома у подруги, чтобы спокойно прочитать отчет Врбы и Ветцлера в Journal de Geneve. Хотя она вращалась в кругах Сопротивления, в целом была осведомлена о массовых убийствах евреев и сама рисковала, помогая прятать евреев в Берлине, ей все же было сложно уложить в голове безжалостные подробности деятельности лагеря смерти Аушвиц. «Как можно поверить такой ужасной истории? – спрашивала себя в дневнике молодая женщина. – Это просто не может быть правдой. Несомненно, даже самые свирепые фанатики не способны дойти до такого зверства». Но если это правда, размышляла она, то евреям остается только молиться о скорейшем освобождении от нацистов. Когда еще один беглец из семейного лагеря, Витезслав Ледерер, сообщил новости доктору Паулю Эппштейну, преемнику Эдельштейна на посту главы Еврейского совета в Терезиенштадте, его историю засекретили. Возможно, ему просто не поверили. Возможно, Совет опасался, что в гетто поднимется паника. В конце концов, даже в «семейном лагере» Биркенау за месяц до мартовской «операции» отказывались верить предупреждениям, которые передавала зондеркоманда [51].

Теперь – по крайней мере, в «семейном лагере» – иллюзии развеялись. Бэкон и остальные, прибывшие декабрьским транспортом, начали считать дни до 20 июня 1944 г., когда, по их расчетам, истекали отведенные им шесть месяцев. Однако ничего не произошло. Они не могли этого знать, но через три дня в Терезиенштадт приехала долгожданная международная инспекция. Майские депортации, сократившие население Терезиенштадта до 27 000 человек, завершили задуманное СС «облагораживание» гетто. На случай, если представитель Международного Красного Креста решит принять приглашение своих немецких коллег и посетить Биркенау, новоприбывшие в семейном лагере должны были произвести на него более благоприятное впечатление, чем изможденные пассажиры сентябрьского транспорта [52].

Доктор Морис Россель, представитель Международного Красного Креста, в сопровождении двух датских делегатов совершил тщательно спланированную экскурсию по Терезиенштадту и описал увиденное в восторженном отчете. «Позвольте сказать: к нашему полному изумлению, мы обнаружили в гетто город, живущий почти нормальной жизнью… Этот еврейский город примечателен во многих отношениях…» – и далее он перечислял все, что постарались показать ему эсэсовцы. Россель даже отправил Эберхарду фон Таддену в Министерство иностранных дел Германии фотографии, сделанные им в Терезиенштадте, в том числе фото играющих в парке детей. Тадден поблагодарил его и заверил, что будет показывать эти фотографии «в тех случаях, когда иностранцы снова обратятся к нему по поводу якобы творящихся в Терезиенштадте ужасов». Тадден направил копии в шведское посольство, которое не сочло нужным прислать собственного представителя Красного Креста, а 19 июля 1944 г. отчет Росселя был представлен иностранным корреспондентам в Берлине. Таким образом, Гиммлер получил правдоподобное опровержение геноцида.

Что представляется во всем этом особенно примечательным, так это стремление Мориса Росселя полностью игнорировать сведения, полученные Красным Крестом несколькими неделями ранее, в том числе отчет Врбы и Ветцлера. Россель просто поверил на слово эсэсовцам, уверявшим его, что лагерь в Терезиенштадте является «конечным пунктом назначения», и оттуда никого не депортируют дальше. Он не удосужился, несмотря на приглашение, переданное Гиммлером через немецкий