избавления от вшей, затем узникам делали татуировку и выдавали лагерную одежду, после чего вели обратно, и они получали свою первую порцию еды – лагерный «кофе». Когда Иегуда и остальные, приехавшие вместе с ним декабрьским транспортом в 1943 г., воссоединились с теми, кто организовал в сентябре «семейный лагерь», они выяснили, что среди заключенных существует иерархия рангов, узнали, кто такие капо и старшие по блоку и какие они носят повязки. Впервые с тех пор, как немцы вошли в Чехословакию, Иегуда увидел, как ударили его отца, – и это сделал не эсэсовец, а такой же молодой чешский еврей, – и осознал, что он ровно ничего не может с этим поделать. Каждое утро Иегуда видел, как перед блоком складывали трупы тех, кто умер ночью. Если к вечеру трупы не забирали, узники могли попытаться быстро обменяться с ними одеждой и обувью. Он видел, как люди пытались выдать умерших за больных, чтобы продолжать получать их пайки. Глядя в сторону соседних огороженных блоков в Биркенау, он видел избиения и голых женщин, перебегающих от одного барака к другому, когда в женском лагере производили отбор [34].

Через две-три недели после приезда Бэкона в семейном лагере был создан детский блок. Инициатором стал капо по имени Фреди Хирш, молодой, спортивный, светловолосый немецкий еврей, в Терезиенштадте работавший вместе с Эгоном Редлихом и Вилли Гроагом в отделе по делам несовершеннолетних. По примеру терезиенштадтских интернатов, Хирш и другие специалисты по работе с молодежью занялись обеспечением материальных потребностей детей, каждый день осматривали их одежду на предмет вшей и проверяли чистоту рук, ногтей, ушей и тарелок. Согласно принципу коллективной дисциплины, заимствованному из заведений Терезиенштадта, если что-то шло не так, весь класс рисковал остаться без дополнительного дневного пайка; мальчишки в шутку называли эти проверки «парад гадов» [35].

Поскольку в их распоряжении было не так много карандашей и совсем мало бумаги, ежедневные пятичасовые школьные уроки состояли в основном из устных занятий. Дети пели чешские народные песни и песни на иврите, а учителя делились с ними собственными сионистскими воззрениями. Один десятилетний мальчик, Отто Дов Кулька, выживший, чтобы в 1964 г. дать показания на суде над охранниками Аушвица, и ставший историком немецкого еврейства при нацистах, вспоминал, как учителя рассказывали ему о войнах Маккавеев и битве при Фермопилах. Но даже больше, чем уроки истории, ему запомнились музыкальные занятия – детский хор и исполнение «Оды к радости» из Девятой симфонии Бетховена на губной гармошке. На Бэкона самое большое впечатление произвел урок, где ему предложили представить, что было бы, если бы он освободился от силы притяжения Земли и смог улететь на Луну, одновременно окончательно освободившись из нацистского плена. Вместе с тем он вспоминал, как тайно разыгрывал перед товарищами сценку, в которой пародировал эту мечту: попав на небеса, он обнаруживал, что там тоже есть эсэсовцы. Отношение мальчиков к эсэсовцам осложнялось, согласно воспоминаниям Иегуды и других выживших детей, тем фактом, что некоторые из них, особенно врачи, относились к ним «по-отечески» и иногда приносили им разные полезные вещи, в том числе футбольный мяч. В свою очередь, эсэсовцы любили приходить послушать, как дети читают немецкие стихи, и приводили сослуживцев из других секций лагеря. Их так впечатлили картины, нарисованные одним из учителей по мотивам фильма Уолта Диснея «Белоснежка», что следующие три месяца были посвящены репетициям музыкального спектакля на немецком языке. Сцену и декорации соорудили из столов, скамеек и мешков с соломой. Гномы должны были олицетворять порядок и чистоту, злая мачеха – упадок нравов [36].

Фреди Хирш особенно сильно повлиял на жизнь Бэкона и его друзей. Заставляя их тренироваться зимой на снегу, стирать одежду и мыться в ледяной воде, он «муштровал» их и «закалял», чтобы они как можно меньше напоминали те скелетоподобные фигуры, в которые быстро превращалось большинство остальных узников лагеря. Так же как в Терезиенштадте, в детском блоке вскоре появилась собственная кухня и дополнительные пайки – Хирш убедил эсэсовцев разрешить им забирать продуктовые посылки, доставленные для уже умерших узников-неевреев. Обозначившийся еще в Терезиенштадте разрыв между молодыми и старыми в Биркенау превратился в пропасть. «Старикашка, не лезь не в свое дело! – в такой манере дети, по словам Бэкона, обычно разговаривали с пожилыми людьми. – Ты уже одной ногой в крематории!» Учителям, в отличие от детей, не полагалось никаких дополнительных пайков, что, по словам молодой узницы Ханны Гофман-Фишель, было особенно тяжело для молодых учителей-мужчин. Она вспоминала, как попытки насаждения сионизма часто заканчивались тем, что учителя стояли рядом и тяжело сглатывали, наблюдая за тем, как едят дети [37].

Предоставленные сами себе, дети играли в «старшего по лагерю» и «старосту блока», «Перекличку» и «Шляпы долой». В этих играх охранники избивали больных, потерявших сознание во время переклички, а доктора отбирали у пациентов еду и отказывались помогать тем, кто ничего не мог им дать. Наблюдая, как младшие дети играют в эти игры, Ханна Гофман-Фишель осознала всю безнадежность попыток защитить их невинность [38].

Если младшие дети пытались в игре примерить на себя какую-то власть, то старшие учились использовать ту власть, которой уже обладали. Они обнаружили, что за свой паек белого хлеба могут выменять гораздо больше ржаного хлеба у взрослых, чьи желудки отвергали этот тяжелый темный хлеб. Иегуда и его коллега-кочегар на детской кухне вели бойкую торговлю: они поджаривали для пожилых людей ломтики белого хлеба и получали по половине ломтика за каждые пять-шесть поджаренных. Даже капо и эсэсовцы заходили погреться у печки и дарили мальчикам мелкие подарки в обмен на резные безделушки из дерева. Дети постарше научились обменивать секс на еду. Бэкон вспоминал, как его друг, у которого была хорошенькая сестра, стал ее сутенером, и брал за один раз пачку сигарет. По мнению Бэкона, мальчик не понимал, что делает, – он просто наслаждался возможностью получить сигареты и продемонстрировать свою власть. В подобных схемах участвовали даже маленькие дети. Один восьмилетний мальчик, поначалу менявшийся вещами с капо из другой части лагеря, позднее устроил так, что его мать стала любовницей этого капо; еда и одежда мальчика вызывали всеобщую зависть [39].

Если взрослые старались не обращать внимания на близость газовых камер, то дети, наоборот, играли в игры со смертью, подначивая друг друга добежать до электрической ограды и коснуться ее кончиками пальцев – они знали, что в дневное время ток высокого напряжения обычно (хотя и не всегда) отключают. Помешивая суп в стоящем на плите котле, Бэкон и его друзья могли видеть трубу крематория и отмеряли по