Красный Крест, посетить «трудовой лагерь» Биркенау близ Ной-Берун, чтобы проверить, насколько рассказы об этом месте соответствуют действительности.

«Семейный лагерь» выполнил свою задачу, и в начале июля 1944 г. СС его уничтожили. С марта 1944 г. методы СС значительно изменились. Повсюду носились слухи о великих победах, недавно одержанных Красной армией в Белоруссии, и узников из лагерей уже начали эвакуировать на запад, чтобы восполнить нехватку рабочих рук в Рейхе. На сей раз разговоры о трудовых лагерях не были обманом: всего из Биркенау отобрали и вывезли 3500 физически крепких мужчин и женщин. Во время отбора часть эсэсовских охранников были пьяны и не замечали (или делали вид, что не замечают), как некоторые дети, изначально получившие отказ, снова возвращаются в очередь. Съёжившейся от страха и стыда за свое худое обнаженное тело двенадцатилетней Руфи Клюгер со второй попытки все же удалось пройти отбор. Но для многих семей этот июльский отбор означал разлуку. В шестнадцать лет Анну Кованикову впервые сочли годной для работы. А ее мать не сочли, хотя ей тоже удалось вернуться в очередь и несколько раз подойти к выбирающим. После этого отец Анны решил, что не будет участвовать в отборе и останется с матерью в лагере. Старшая сестра и мать Иегуды Бэкона прошли отбор, а его самого вместе с отцом вернули в барак. Так продолжалось до тех пор, пока, в конце концов, не разлучились все семьи, чья жизнь до сих пор бросала вызов внутренней логике Биркенау. Когда настало время уходить, родители Анны повторяли, что ей нужно идти, но при этом продолжали держать ее за руки. Наконец она заставила себя оторваться от них. Обернувшись, чтобы посмотреть на них в последний раз, она увидела то, о чем десятки лет спустя расскажет своим детям. «Я до сих пор вижу их, – написала она. – Худых, седых, замерзших, изможденных, покинутых» [53].

После этого в «семейном лагере» Биркенау осталось 6500 человек. Порядок окончательно рухнул: никто больше не утруждал себя перекличками, люди купались в баках с водой, выставленных около блоков, зная, что их не накажут. Они понимали, что обречены. Затем еще один неожиданный отбор провел начальник лагеря Биркенау оберштурмфюрер СС Иоганн Шварцхубер – тот самый офицер, который цинично дал слово чести пассажирам сентябрьского транспорта, пообещав, что их отправят в трудовой лагерь Хайдебрек. Этот же человек, по-видимому, вознамерился спасти оставшихся мальчиков и девочек старше 14 лет. Один из эсэсовских врачей повторил процедуру отбора, отсеяв всех девочек и детей младшего возраста. Но и на этот раз эсэсовцы, даже самые жестокие, явно искали возможность спасти некоторых детей. Когда Отто Дов Кулька заявил, что ему двенадцать лет (хотя этого все еще было слишком мало), эсэсовец Фриц Бунтрок посмотрел в лежавшую перед ним регистрационную карточку, снова посмотрел на него, потом спросил, зачем он лжет, и жестом велел ему отойти туда, где стояли Иегуда Бэкон и еще примерно 80 мальчиков старше 14 лет [54].

Пятнадцатилетнему Иегуде Бэкону расставание с отцом далось мучительно. Отношения между отцом и сыном постепенно изменились. Сначала в интернате для чешских мальчиков в Терезиенштадте, затем в детском блоке «семейного лагеря» Биркенау Бэкону удавалось сохранять физические и моральные силы благодаря дополнительным пайкам и чувству гордости за своих сверстников. Иегуда видел, как ухудшается состояние отца в гетто – со временем тот становился все слабее, – но продолжал навещать его, приносить ему еду и заботиться о нем. Это началось задолго до того, как он увидел, как его отца ударили в день приезда в Биркенау. Но в последние семь месяцев он особенно отчетливо видел, что отцу с каждым днем становится все хуже, и чувствовал себя в ответе за него. В то же время Иегуда понимал, что отец смирился с судьбой: он даже предложил отдать сыну выпавшую у него золотую зубную коронку. И все же мальчик не мог заставить себя покинуть обреченные остатки «семейного лагеря», не посмотрев в глаза отцу и не пообещав ему, что они еще встретятся [55].

6 июля Иегуду Бэкона и других мальчиков отправили в так называемый цыганский лагерь рядом с крематорием № 4. Как и евреи в семейном лагере, синти и рома пользовались особыми «привилегиями»: им не остригали волосы и разрешали оставить свою одежду. Они даже жили семейными группами. У них было футбольное поле и игровая площадка для детей, и к ним тоже часто заглядывали свободные от дежурства и работы эсэсовцы, которым нравились их музыка и танцы. Некоторые завязывали сексуальные отношения с женщинами. Не подозревая, что ждет их самих в следующем месяце, дети синти и рома издевались над чешскими мальчиками: указывали на крематорий и называли его «мармеладной фабрикой» или «хлебозаводом» для евреев. К ночи мальчиков снова перевели, уже туда, где размещались зондеркоманда Биркенау и штрафной отряд [56].

Через неделю вышел приказ о комендантском часе: эта мера в Биркенау всегда предшествовала проведению новой «операции». Напряженные и подавленные, мальчики толпились у крошечных окон своего блока, тщетно пытаясь хотя бы мельком увидеть людей, уходивших в крематорий. На следующий день пришли люди из зондеркоманды и принесли Бэкону и его товарищам фотографии и мелкие личные вещи. Сомнений больше не осталось – они поняли, что их родные погибли. «Мы были очень, очень встревожены и расстроены, – вспоминал Бэкон в своем доме в Израиле в 1959 г., – и опечалены. Но никто из нас не плакал». Мальчики еще больше сблизились друг с другом и со своими новыми защитниками, членами штрафного отряда и зондеркоманды. Впервые мальчики начали складывать свою еду в общий котел, чтобы разделить ее поровну, и заботиться о больных [57].

Постепенно тающая группа чешских, голландских и немецких мальчиков стала своеобразным талисманом штрафного батальона и зондеркоманды Биркенау. Эти люди брали их с собой на огромные склады, за свое изобилие получившие название «Канада», где сортировали перед отправкой в Германию одежду и вещи убитых депортированных. Новые защитники позаботились, чтобы у всех мальчиков была обувь по размеру – один из самых щедрых покровительственных жестов, на которые можно было рассчитывать в лагере. Даже русские военнопленные – их небольшую группу так боялись, что даже эсэсовцы и староста блока, этнический немец, обращались к ним с настороженной вежливостью, – прониклись к детям симпатией, рассказывали им свои истории и играли вместе с ними во дворе. Воскресным вечером мальчики сопровождали старосту блока из одного барака в другой и пели для заключенных чешские и немецкие песни [58].

Вскоре Бэкон вместе с группой из 20 мальчиков оказался в Rollkommando. Они впрягались наподобие лошадей