— Знаю, — сказал Карков. — Мне об этом говорили.

— Разве это так важно? — сказал Роберт Джордан. — Я толькостарался говорить то, что думаю.

— К сожалению, — сказал Карков, — это одно из условий,позволяющих считать надежным человека, которому при других обстоятельствахпонадобилось бы гораздо больше времени, чтобы попасть в этот разряд.

— А разве я непременно должен быть надежным?

— При вашей работе вы должны быть абсолютно надежным. Надомне как-нибудь поговорить с вами, посмотреть, как работает ваш интеллект. Жаль,что мы никогда не разговариваем серьезно.

— Я свой интеллект законсервировал до победного окончаниявойны, — сказал Роберт Джордан.

— Тогда боюсь, что он вам еще долго не понадобится. Новсе-таки вы должны его упражнять время от времени.

— Я читаю «Мундо обреро», — сказал тогда Роберт Джордан, аКарков ответил:

— Ладно. Я и шутки понимать умею. Но в «Мундо обреро» попадаютсяочень разумные статьи. Самые разумные из всех, которые написаны об этой войне.

— Да, — сказал Роберт Джордан. — Согласен. Но все-такинельзя увидеть полную картину событий, читая только партийный орган.

— Вы все равно не увидите этой картины, — сказал Карков, —даже если будете читать двадцать газет, а если и увидите, мне не совсем ясно,чем это вам поможет. У меня это представление есть все время, и я только иделаю, что стараюсь забыть о нем.

— По-вашему, все настолько плохо?

— Теперь лучше, чем было. Постепенно удается избавиться отсамого худшего. Но до хорошего еще далеко. Задача теперь создать мощную армию,и некоторые элементы, те, что идут за Модесто, за Кампесино, Листером иДюраном, вполне надежны. Более чем надежны. Великолепны. Вы сами это увидите.Потом есть еще бригады, хотя их роль изменилась. Но армия, в которой есть ихорошие и дурные элементы, не может выиграть войну. Все бойцы армии должныдостигнуть определенного уровня политического развития; все должны знать, зачто дерутся и какое это имеет значение. Все должны верить в борьбу, которая импредстоит, и все должны подчиняться дисциплине. Создается мощная регулярнаяармия, а нет времени для создания дисциплины, необходимой, чтобы такая армиядостойно вела себя под огнем. Мы называем эту армию народной, но ей не хватаетосновных преимуществ подлинно народной армии, и в то же время ей не хватаетжелезной дисциплины, без которой не может существовать армия регулярная.Увидите сами. Это очень рискованное предприятие.

— У вас сегодня настроение не очень хорошее.

— Да, — сказал Карков. — Я только что из Валенсии, где яповидал многих людей. Из Валенсии никто не возвращаете я в хорошем настроении.Когда вы в Мадриде, на душе у вас спокойно и ясно и кажется, что война можетокончиться только победой. Валенсия — совсем другое дело. Там еще верховодяттрусы, которые бежали из Мадрида. Они уютно погрузились вадминистративно-бюрократическую истому. На тех, кто остался в Мадриде, онисмотрят свысока. Их очередная мания — это ослабление военного комиссариата. АБарселона! Посмотрели бы вы, что делается в Барселоне!

— А что?

— Самая настоящая оперетта. Сначала это был рай для всякихпсихов и революционеров-романтиков. Теперь это рай для опереточных вояк. Изтех, что любят щеголять в форме, красоваться, и парадировать, и носить красныес черным шарфы. Любят все, что связано с войной, не любят только сражаться! ОтВаленсии становится тошно, а от Барселоны смешно.

— А что вы думаете о путче ПОУМ?[62] — Ну, это совершеннонесерьезно. Бредовая затея всяких психов и сумасбродов, в сущности, просторебячество. Было там несколько честных людей, которых сбили с толку. Была однанеглупая голова и немного фашистских денег. Очень мало, бедный ПОУМ. Дуракивсе-таки.

— Много народу погибло во время этого путча?

— Меньше, чем потом расстреляли или еще расстреляют. ПОУМ.Это все так же несерьезно, как само название. Уж назвали бы КРУП или ГРИПП.Хотя нет. ГРИПП гораздо опаснее. Он может дать серьезные осложнения. Кстати, вызнаете, они собирались убить меня, Вальтера, Модесто и Прието. Чувствуете,какая путаница у них в голове? Ведь все мы совершенно разные люди. Бедный ПОУМ.Они так никого и не убили. Ни на фронте, ни в тылу. Разве только несколькихчеловек в Барселоне.

— А вы были там?

— Да. Я послал оттуда телеграмму с описанием этой гнуснойорганизации троцкистских убийц и их подлых фашистских махинаций, но, между намиговоря, это несерьезно, весь этот ПОУМ. Единственным деловым человеком там былНин. Мы было захватили его, но он у нас ушел из-под рук.

— Где он теперь?

— В Париже. Мы говорим, что он в Париже. Он вообще оченьнеплохой малый, но подвержен пагубным политическим заблуждениям.

— Но это правда, что они были связаны с фашистами?

— А кто с ними не связан?

— Мы не связаны.

— Кто знает. Надеюсь, что нет. Вы ведь часто бываете в ихтылу. — Он усмехнулся. — А вот брат одного из секретарей республиканскогопосольства в Париже на прошлой неделе ездил в Сен-Жан-де-Люс и виделся там слюдьми из Бургоса.

— Мне больше нравится на фронте, — сказал тогда РобертДжордан. — Чем ближе к фронту, тем люди лучше.

— А в фашистском тылу вам не нравится?

— Очень нравится. У нас там есть прекрасные люди.

— Да, а у них, вероятно, есть прекрасные люди в нашем тылу.Мы их ловим и расстреливаем, а они ловят и расстреливают наших. Когда вы на ихтерритории, думайте всегда о том, сколько людей они засылают к нам.

— Я об этом думаю.

— Ну ладно, — сказал Карков. — Сегодня вам, вероятно, ещемного о чем надо подумать, а потому допивайте пиво, которое у вас в кружке, иотправляйтесь по своим делам, а я пойду наверх, проведаю кое-кого. Кое-кого изверхних номеров. Приходите ко мне еще.

Да, думал Роберт Джордан. Многому можно научиться уГэйлорда. Карков читал его первую и единственную книгу. Книга не имела успеха.В ней было всего двести страниц, и он сомневался, прочитали ли ее хоть дветысячи человек. Он вложил в нее все, что узнал об Испании за десять летпутешествий по ней пешком, в вагонах третьего класса, в автобусах, нагрузовиках, верхом на лошадях и мулах. Он знал Страну Басков, Наварру, Арагон,Галисию, обе Кастилии и Эстремадуру вдоль и поперек. Но Борроу, Форд и другиенаписали уже столько хороших книг, что он почти ничего не сумел добавить.Однако Карков сказал, что книга хорошая.