— De la muerte[64], — повторила Пилар. — Слушай. Бланкет,самый знаменитый из всех peon de brega, работал с Гранеро, и он рассказывалмне, что в день смерти Маноло Гранеро они перед корридой заехали в церковь, итам от Маноло так сильно запахло смертью, что Бланкета чуть не стошнило. А ведьон был с Маноло в отеле и видел, как тот принимал ванну и одевался перед боем.И в машине по дороге в цирк они сидели бок о бок и никакого запаха не было. Вцеркви его тоже никто больше не учуял, кроме Хуана Луиса де ла Роса. И когдаони все четверо выстроились перед выходом на арену, Марсиал и Чикуэло тоженичего не почувствовали. Но Бланкет рассказывал мне, что Хуан Луис был белыйкак полотно, и Бланкет спросил его: «Ты тоже?» — «Просто дышать невозможно, —сказал ему Хуан Луис. — Это от твоего матадора». — «Pues nada, — сказалБланкет. — Ничего не поделаешь. Будем думать, что это нам кажется». — «А отдругих?» — спросил Хуан Луис Бланкета. «Нет, — сказал Бланкет. — Но от этогонесет хуже, чем несло от Хосе в Талавере». И в тот же самый день бык Покапена сфермы Верагуа придавил Маноло Гранеро к барьеру перед вторым tendido[65] вмадридской Plaza de Toros. Я была там с Финито, и я все видела. Бык раскроилему череп рогом, и голова Маноло застряла под estribo, в самом низу барьера,куда швырнул его бык.

— А ты сама что-нибудь учуяла? — спросил Фернандо.

— Нет, — сказала Пилар. — Я была слишком далеко. Мы сидели втретьем tendido, в седьмом ряду. Но оттуда, сбоку, мне все было видно. В тот жевечер Бланкет, а он работал раньше с Хоселито, который тоже погиб при нем,рассказал об этом Финито, когда они сидели в Форносе, и Финито спросил ХуанаЛуиса де ла Роса, так ли все было, но Хуан ничего ему не ответил, только кивнулголовой, что, мол, правда. Я сама видела, как это случилось. А ты, Ingles,верно, так же глух к таким вещам, как были глухи в тот день Чикуэло, и МарсиалЛаланда, и все banderilleros, и пикадоры, и все gente Хуана Луиса и МонолоГранеро. Но сам Хуан Луис и Бланкет не были глухи. И я тоже не глуха на такое.

— Почему ты говоришь про глухоту, когда тут все дело вчутье? — спросил Фернандо.

— Так тебя и так! — сказала Пилар. — Вот кому надо бытьпрофессором, а не тебе, Ingles. Но я могу порассказать и о многом другом, и ты,Ingles, не спорь против того, чего тебе просто не видно и не слышно. Ты неслышишь того, что слышит собака. И учуять то, что чует собака, ты тоже неможешь. Но какая доля может выпасть человеку, это тебе уже отчасти известно.

Мария положила руку на плечо Роберту Джордану, и он вдругподумал: пора кончать эту болтовню, надо пользоваться временем, которого такмало осталось. Но сейчас еще рано. Придется как-то убить остаток вечера. И онспросил Пабло:

— А ты веришь в колдовство?

— Да как тебе сказать, — ответил Пабло. — Я, пожалуй, думаютак же, как и ты. Со мной никогда не случалось ничего сверхъестественного. Ачто такое страх — я знаю. Очень хорошо знаю. Однако я верю, что Пилар умеетчитать судьбу но руке. Может быть, она действительно чует этот запах, еслитолько не врет.

— С какой стати мне врать! — оказала Пилар. — Я, что ли,выдумала это? Бланкет — человек серьезный и вдобавок набожный. Он не цыган, аваленсийский мещанин. Разве ты никогда его не видел?

— Видел, — сказал Роберт Джордан. — Много раз. Он маленький,с серым лицом и владеет мулетой, как никто. И на ногу легкий, как заяц.

— Правильно, — сказала Пилар. — Лицо у него серое из-забольного сердца, и цыгане говорят, будто он всегда носит с собой смерть, но емуничего не стоит отмахнуться от нее мулетой, все равно как стереть пыль состола. Бланкет не цыган, а все-таки он учуял смерть в Хоселито, когда онивыступали в Талавере. Правда, я не знаю, как это ему удалось, ведь запахмансанильи, должно быть, все перешибал. Бланкет рассказывал об этом как-тонехотя, и те, кому он рассказывал, не верили ему, — мол, все это выдумки, Хосе,мол, вел в то время такую жизнь, что это у него просто пахло потом из-подмышек. Но через несколько лет то же самое случилось с Маноло Гранеро, и ХуанЛуис де ла Роса был тому свидетелем. Правда, Хуана Луиса не очень-то уважали,хотя в своем деле он толк знал. Уж очень он был большой бабник. А Бланкет былчеловек серьезный и скромный и никогда не лгал. И поверь мне, Ingles, я учуяласмерть в твоем товарище с чудным именем.

— Не может этого быть, — сказал Роберт Джордан. — Вот тыговоришь, что Бланкет учуял это перед самым выходом на арену. Перед самымначалом корриды. Но ведь операция с поездом прошла у вас удачно. И Кашкин небыл убит. Как же ты могла учуять это в то время?

— Время тут ни при чем, — пояснила Пилар. — От ИгнасиоСанчеса Мехиаса так сильно пахло смертью в последний его сезон, что многиеотказывались садиться с ним рядом в кафе. Это все цыгане знали.

— Такие вещи придумывают после того, как человек уже умер, —не сдавался Роберт Джордан. — Все прекрасно знали, что Санчесу Мехиасу недолгождать cornada[66], потому что он вышел из формы, стиль у него был тяжелый иопасный, ноги потеряли силу и легкость и рефлексы были уже не такие быстрые.

— Правильно, — ответила ему Пилар. — Это все правда. Ноцыгане знали, что от него пахнет смертью, и когда он появлялся в «Вилла-Роса»,такие люди, как Рикардо и Фелипе Гонсалес, убегали оттуда через маленькую дверьпозади стойки.

— Они, наверно, задолжали ему, — сказал Роберт Джордан.

— Возможно, — сказала Пилар. — Очень возможно. Но, крометого, они чуяли в нем смерть, и это все знали.

— Она правильно говорит, Ingles, — сказал цыган Рафаэль. — Унас все об этом знают.

— Не верю я ни одному слову, — сказал Роберт Джордан.

— Слушай, Ingles, — заговорил Ансельмо. — Я не охотник довсякого колдовства. Но Пилар у нас в таких делах славится.

— А все-таки чем же это пахнет? — спросил Фернандо. — Какойон, этот запах? Если пахнет чем-то, значит, должен быть определенный запах.

— Ты хочешь знать, Фернандито? — Пилар улыбнулась ему. —Думаешь, тебе тоже удастся учуять его?

— Если он действительно существует, почему бы и мне его неучуять?

— В самом деле — почему? — Пилар посмеивалась, сложив наколенях свои большие руки. — А ты когда-нибудь плавал по морю на пароходе,Фернандо?

— Нет. И не собираюсь.