Ночью он лежал и дожидался, когда девушка придет к нему.Ветра теперь не было, и сосны неподвижно стояли в ночной темноте. Стволы ихчетко выделялись на снегу, укрывшем все кругом, и он лежал в своем спальноммешке, чувствуя пружинящую упругость самодельной постели, и ноги у него быливытянуты во всю длину теплого мешка, бодрящий воздух обвевал ему голову и прикаждом вдохе холодил ноздри. Он лежал на боку, а под голову вместо подушкиположил сандалии, обернув их брюками и курткой; боком он чувствовалметаллический холодок большого увесистого револьвера, который вынул из кобуры,когда раздевался, и привязал шнуром к кисти правой руки. Он отодвинул от себяревольвер и залез поглубже в мешок, не переставая смотреть на черную расщелинув скале где был вход в пещеру. Небо очистилось, и отраженного снегом света быловполне достаточно, чтобы видеть стволы деревьев и громаду скалы, где былапещера.

Перед тем как лечь, он взял топор, вышел из пещеры, прошагалпо свежевыпавшему снегу в дальний конец просеки и срубил молоденькую елку. Втемноте он подтащил ее к отвесной скале близ пещеры. Там, выбрав место,защищенное от ветра скалой, он поставил елку стоймя и, держа ее за ствол левойрукой, правой ухватил топор у самого обуха и обрубил одну за другой все ветки,так что на снегу их набралась целая куча. Потом он бросил оголенный ствол ипошел в пещеру за доской, которую видел там у стены. Этой доской он расчистилместо у скалы, подобрал ветки и, стряхнув с каждой снег, уложил их пушистымисултанчиками тесно одну к другой в несколько рядов, смастерив таким образомподстилку для своего спального мешка. Обрубленный ствол он положил в ногахпоперек этой подстилки, чтобы ветки не топорщились, и с обеих сторон укрепилего, забив в землю деревянные колышки, отщепленные от края доски.

Потом он пошел обратно, в пещеру, нырнул под попону ипоставил доску и топор у стены.

— Что ты делал? — спросила Пилар.

— Смастерил себе постель.

— Я из этой доски полку собиралась сделать, а ты ее изрубил.

— Виноват.

— Ничего, это не важно, — сказала она. — На лесопилке доскинайдутся. Какую ты себе постель сделал?

— Такую, как у меня на родине делают.

— Ну что ж, спи на ней крепче, — сказала она, а РобертДжордан открыл один из своих рюкзаков, вытянул оттуда спальный мешок,завернутые в него вещи уложил заново, вынес мешок из пещеры, снова пырнувголовой под попону, и разостлал его поверх веток закрытым концом к обрубленномустволу, укрепленному колышками в йогах постели. Открытый конец мешка приходилсяпод самой скалой. Потом он вернулся в пещеру за рюкзаками, но Пилар сказалаему:

— Они и эту ночь могут со мной переночевать.

— А часовых сегодня разве не будет? — спросил он. — Ночьясная, и метель кончилась.

— Фернандо пойдет, — сказала Пилар.

Мария стояла в дальнем конце пещеры, и Роберт Джордан невидел ее.

— Спокойной ночи вам всем, — сказал он. — Я иду спать.

Из тех, кто расстилал одеяла и матрацы на земляном полуперед очагом и отставлял подальше дощатые столы и крытые сыромятной кожейтабуретки, расчищая место для спанья, только Примитиво и Андрес оглянулись нанего и сказали: «Buenas noches»[69].

Ансельмо уже спал в уголке, завернувшись с головой в одеялои плащ. Пабло уснул сидя.

— Дать тебе овчину для твоей постели? — негромко спросилаРоберта Джордана Пилар.

— Нет, — сказал он. — Спасибо. Мне ничего не нужно.

— Спи спокойно, — сказала она. — Я за твои вещи отвечаю.

Фернандо вышел вместе с Робертом Джорданом и постоял околонего, пока он раскладывал спальный мешок.

— Странная тебе пришла мысль в голову, дон Роберто, спать навоздухе, — сказал он, стоя в темноте, закутанный в плащ и с карабином заплечом.

— А я привык так. Спокойной ночи.

— Если привык, тогда ничего.

— Когда тебя сменяют?

— В четыре часа.

— До четырех еще промерзнешь.

— Я привык, — сказал Фернандо.

— Ну, если привык, тогда ничего, — вежливо сказал РобертДжордан.

— Да, — согласился Фернандо. — Ну, надо идти. Спокойнойночи, дон Роберто.

— Спокойной ночи, Фернандо.

А потом он устроил себе подушку из снятой одежды, забрался вмешок, улегся там и стал ждать, чувствуя пружинящие еловые ветки сквозьфланелевое пуховое легкое тепло, пристально глядя на вход, в пещеру над снежнойбелизной, чувствуя, как бьется сердце в эти минуты ожидания.

Ночь была ясная, и голова у него была ясная и холодная, какночной воздух. Он вдыхал аромат еловых веток, хвойный запах примятых игл иболее резкий аромат смолистого сока, проступившего в местах среза. Пилар, думалон, Пилар и запах смерти. А я люблю такой запах, как вот сейчас. Такой и ещезапах свежескошенного клевера и примятой полыни, когда едешь за стадом, запахдыма от поленьев и горящей осенней листвы. Так пахнет, должно быть, тоска породине — запах дыма, встающего над кучами листьев, которые сжигают осенью наулицах в Миссуле. Какой запах ты бы выбрал сейчас? Нежную травку, которойиндейцы устилают дно корзин? Прокопченную кожу? Запах земли после весеннегодождя? Запах моря, когда пробираешься сквозь прибрежные заросли дрока вГалисии? Или бриза, веющего в темноте с берегов Кубы? Он пахнет цветущимикактусами и диким виноградом. А может быть, выберешь запах поджаренной грудинкиутром, когда хочется есть? Или утреннего кофе? Или надкушенного с жадностьюяблока? Или сидра в давильне, или хлеба, только что вынутого из печи? Ты,должно быть, проголодался, подумал он и лег на бок и снова стал смотреть навход в пещеру при отраженном снегом свете звезд.

Кто-то вылез из-под попоны, и он видел, что этот человекстал у расщелины скалы, которая служила входом в пещеру. Потом он услышал, какскрипнул снег под ногами, и человек нырнул под попону и снова скрылся в пещере.

Она, должно быть, не придет до тех пор, пока все не уснут,подумал он. Сколько времени пропадет даром. Полночи уже прошло. Ох, Мария!Приходи поскорей, Мария, ведь времени мало. Он услышал мягкий шорох снега,упавшего с ветки на землю, покрытую снегом. Подул легкий ветерок. Онпочувствовал его у себя на лице. Вдруг ему стало страшно, что она не придет.Поднявшийся ветер напомнил о близости утра. С веток снова посыпался снег, и онуслышал, как ветер шевелит верхушки сосен.