– Уладил бы?! А с тварью этой тоже сам бы управился?! – распалившаяся и раскрасневшаяся Мадина все же не выдержала и зло всхлипнула. – Да я думала, у меня сердце разорвется, когда ты против ящера выехал. Красиво помереть собрался, небось? Обо мне даже не подумал, да? И не ори тут, а Добрыню Никитича благодари да в ноги падай! Он тебя от верной смерти спас!.. И не тебя одного…

Вот тут воевода решил, что пора вмешаться, иначе эти двое, чуть с ума не сошедшие от страха друг за дружку, докричатся невесть до чего. Василий уже кусал ус, чтобы не заржать в голос, а Терёшка, глядя на раскипятившихся супругов, глаза вытаращил. У парня, видать, в голове не укладывалось, что венценосцы могут, как простые смертные, промеж собой браниться почем зря, в словах не стесняясь. Ровно и не царь с царицей, а первый на деревне ухарь-задира, явившийся домой за полночь с подбитым глазом, – и встретившая его на пороге со скалкой в руках измаявшаяся от беспокойства жена.

– Мы пока в сторонку отойдем, ладно? – спокойно подал голос Добрыня. – Обождем, когда вы доругаетесь.

Осеклась царица разом, словно над ней ушат холодной воды опрокинули, но первым на попятный неожиданно пошел Пров. Накрыло, видать, бузотера понимание, что выглядят они с Мадиной глупее некуда. Досадливо тряхнул кудрями, но губы у него сами разъехались в усмешке. Притянул замершую жену к себе, прижал к широченной груди крепко – и та сдалась. Вновь всхлипнула, обняла, заплакала тихонько.

– Ну вот и ладно, – пробормотал, не утерпев, Казимирович. – Где любовь да совет, там и горя нет.

Уставившись в упор на великоградцев, Пров опять было помрачнел и вдруг еще раз широко усмехнулся. Осторожно отстранив Мадину, шагнул к Добрыне. Стащил с правой руки кольчужную рукавицу и первым протянул воеводе раскрытую ладонь.

Совсем как неделю назад в Бряхимове, когда давал слово замириться с баканцами взамен на обещание вернуть во дворец жену. Только не было на сей раз в глазах Прова шалой дерзкой горечи и вызова. Никитичу, пожимающему протянутую руку, даже неловко сделалось – царь-наемник смотрел на него, как на чудотворца, явившегося на подмогу неведомо откуда в самый нужный миг.

Или нет, не как на чудотворца. Как на собрата по оружию, чье превосходство над собой нельзя не признать – иначе или дурью заносчивой это будет, или черной неблагодарностью.

– Ну, Добрыня Никитич, посол великоградский, не знаю уж, что там за стрелы у тебя волшебные, но вовремя ты подоспел. Спасибо превеликое… – Пров произнес это смущенно и как-то очень искренне. – Мы теперь у тебя в долгу.

«Соколко… караковый тебе тоже спасибо говорит, – тут же поспешил сообщить Бурушко. И уточнил: – Нам обоим. Он боялся за этого, норовистого-необъезженного. Сильно боялся. Как я – за тебя».

Русич с алырцем и не заметили, когда их дивокони успели с настороженным интересом потянуться друг к другу мордами, а потом, осторожно обнюхав друг дружку, соприкоснуться носами. Бурушко фыркнул, и конь царя-наемника всхрапнул в ответ, шумно выдувая воздух через атласные черные ноздри. Это до того походило на рукопожатие, которым только что обменялись богатыри, что Добрыня с Провом не выдержали – разом, точно сговорившись, улыбнулись. И воевода окончательно уверился: ему не придется напоминать Мадининому мужу, что долг отдачу любит.

Алырский государь и так об этом не забудет.

Доброе дело

– Почти на месте, – сообщил Серый Волк, замедляя бег.

Частокол крепких сосен заметно поредел, а вскоре и вовсе разошелся в стороны. С вершины холма открылся величественный вид на Велигорскую долину. Слева возносились в звенящее голубое небо пять острых высоченных скал, напоминающие расчерченные белыми полосками снега когтистые пальцы – будто когда-то давным-давно ушел под землю исполин, лишь успел руку к небу протянуть, да так и застыл навеки. Недаром прозвали эту гряду Обериновой [23] Дланью. Разрывая утреннюю дымку, она нависала над заснеженными хребтами и крутыми склонами Синей Чаши – круглой впадины, которую до краев заполняло горное озеро. С отвесной каменной стены низвергались вниз четыре водопада, сливаясь в реку, питавшую многочисленные лазурные озера долины.

Места эти русичи осваивали уже почти сотню лет. И дороги проложили вдоль края озер, на которых ютились рыбацкие поселения, и мосты перекинули через бурную реку… ну и большая застава с городом со временем здесь выросла. С дальнего берега, правда, людские постройки казались игрушечными – слишком пестрые, слишком неуместные в этом суровом краю, заросшем вековыми хвойными лесами.

– Ты уверена, что тебе туда надо? – в голосе Волка почудилось беспокойство.

– Да, – твердо ответила девушка. – Нужно забрать вещи и кое-какие дела закончить.

Про себя Варвара давно решила, что первым делом пойдет в баню. Сколько уже не мылась – страшно подумать. Мелочи жизни, конечно, обычная доля путешественника, не привыкать, но горячая вода и жаркий пар… При мысли о них рот отчего-то наполнился слюной. А может, из-за голода – давненько она горячего не едала… И устала, хоть и старалась скрыть это от своего неутомимого спутника.

Время поездки от Кущанского перевала до Велигора промелькнуло почти незаметно, а ночью они останавливались в лесу, чтобы поспать и набраться сил… но их Варе хватило ненадолго. Непривычная езда на Волке утомляла. Вот вроде бы и не делаешь ничего, просто сидишь, а через полчаса и спина свинцом налилась, и ноги-руки – будто мешки ворочала весь день. В самом деле, с седлом было бы удобнее… Где же он сбрую свою оставил, интересно? И почему?.. Впрочем, на что жаловаться? Уж точно не на бесценную помощь чудесного зверя.

– Поем, соберусь, да снова в путь, – продолжила Варвара, глядя вниз, на широкую, бегущую вдоль берега дорогу. – Но сперва отдохну чутка, в баню схожу – отогреюсь…

Вроде осень еще, и по эту сторону гор намного теплее, но утром морозит так, будто зима давно в своем праве. Даже снег уже лег, пусть и не такой колючий, твердый и уже успевший слежаться, как в тайге. Ничего, солнышко пригреет, землю отогреет – и снег наверняка растает.

– Мерзлячка ты, Варвара, – заметил Волк, дергая одним ухом. – Говорил тебе – платом укутайся.

– Да укуталась я, укуталась. И парка у меня теплая, да толку-то, на таком ветру… Добросишь до большака?

– Делов-то, – только и буркнул Первозверь, в несколько скачков спустившись с холма, но на дорогу выходить не стал, остановился в ельнике возле обочины.

Варя сползла