Шершень развел руками, едва не смазав Бабурина по морде:

– Обыватель в каждом из нас – просто Шварценеггер,Кинг-Конг, Годзилла! В Юсе решили, что с ним бороться бесполезно. Сдались,отдали ему царский жезл, корону, папскую митру, вообще – всю власть, мудрорешив, что свою обывательскость будет защищать зубами, когтями, рогами ишипастым хвостом. Так и случилось. И защищает, да еще и получает сочувствие ипонимание от подленькой части души каждого из нас.

Майданов возразил:

– Ну уж, Павел Геннадиевич, вы уж совсем западнуюдемократию втаптываете… Еще Черчилль сказал, что…

Немков досадливо отмахнулся:

– Да знаем, что он сказал! Но почему слова Черчилля –закон? Мало ли что он сказал?.. Он выпивал в день по литру виски и выкуривал посигаре, считая это единственно верным образом жизни, так вы ж не куритесигары?.. И пьете, вероятно, не по литру? Коммунизм – строй намного выше ичище, чем демократия, да еще такая отвратительная, как западная. Другое дело,что коммунизм с таким человечеством, как вот мы с вами, практически недостижим…Теоретики коммунизма слишком хорошо думали о таком животном, как человек.Начитались французских прекраснодушных утопистов… Высокие и благородные целипостроения коммунизма были близки только первым строителям, а уже следующемупоколению стали непонятны. Зато мы, в том числе и старшее поколение, видели,как сыто жрут, как свободно трахаются там, в Юсе, и нам, даже старшемупоколению, жутко хотелось тоже жрать от пуза, хотелось свободы порнухи, свободысекса, свободы от всех норм!

В дверях появился Лютовой, окинул всех цепким взором,поклонился с насмешливым достоинством.

– Желаю здравствовать честной компании…

– И тебя, – гоготнул Бабурин, – тем же концомв то же место!.. Га-га-га!..

Анна Павловна засуетилась, засияла, ринулась с чашкой иблюдечком к свободному стулу.

– Вот чайку с малиновыми листочками!.. На дачесобирала, одни витамины!.. Свеженькие…

– С клопами? – спросил Лютовой.

Анна Павловна обиделась:

– Клопов я стряхивала!.. Они только на ягодах сидят!

– Ага, – сказал Лютовой, он отодвинул стул,присел, – тогда я лучше с сахаром, если не возражаете… Все коммунизмукосточки перемываете? Или доказываете друг другу, что ислам – грязное,отвратительное, подлое, трусливое, бесчестное… и так далее по словарю синонимовна слово «Зло»?

Майданов сказал язвительно:

– Зато теперь, с вашим приходом, поперемываем косточкиевреям. И послушаем, какие они, оказывается, Зло для человечества!

Лютовой отпил, поморщился, горячий, перевел дыхание и сказалдостаточно мирно:

– Обыватель достаточно грамотно защищает своиобывательские свободы, умело оперируя словами «свобода», «общечеловеческиеценности», а также периодически называя оппонента фашистом, антисемитом,расистом, шовинистом и патриотом. А тот должен сразу растерять все доводы ипоспешно отступить, растерянно оправдываясь, что он-де никакой не антисемит, таккак у него бабушка еврейка, знакомые – евреи, и сам он – Кацман АбрамИзраилевич в шестом колене.

– Да уж вы точно не Кацман, – сказал Майдановпобедно.

– Точно, – ответил Лютовой судовлетворением. – Вы еще не заметили, что наступает время, когда обвиненияв антисемитизме перестают действовать? Слишком уж перегнули с этим палку,присобачивая к месту и не к месту. Даже не сами евреи, а услужливые шабес-гои,стараясь показаться господствующим в любом обществе и во всех сферах евреямхорошими и преданными слугами. Примерно так же кампанию по борьбе с пьянством,начатую Горбачевым, услужливые идиотики на местах превратили в повальнуювырубку виноградников, что сильно помогло сбросить Горбачева вместе с еговластью.

Бабурин гоготнул, спросил:

– А правда, что первым антисемитом был Господь Бог,который Адама и Еву из рая в шею пинками под зад?

Майданов взглянул на него почти с благодарностью. Бабуринпри всей его глупости не раз разряжал напряженную обстановку, принимая огонь насебя. Выведенные из себя его тупостью, на него обрушивались и правые и левые,западники и восточники, Бабурин вяло отгавкивался, нимало не обижаясь, дажесчастливый, что с ним говорят профессора, как с равным, и постепенно все сновастановились родными и близкими членами одной тусовки.

– В шею пинками, – сказал Лютовойзадумчиво, – богат русский язык!

– В шею под зад, – добавил Шершень. –Класс!.. Это так же трудно перевести на другие языки, как и объяснить тупыминостранцам, что для нашего человека одна бутылка водки – нормально, две – много,а три – мало!

Немков кашлянул, привлекая внимание, заговорил задумчивымневеселым голосом:

– Вы не обратили внимание, что здесь, в России, когдаречь заходит про Израиль, каждый… или почти каждый с восторгом начинаетговорить, какие там молодцы? Мол, террористов сразу стреляют, Америке некланяются, свою страну поднимают на голом месте, а не с чужих пенки снимают?..Но как только речь про евреев здесь, в России, всякий замыкается, умолкает. Илиже наоборот, чересчур громко начинает уверять, что о людях надо судить понациональности, а сам так и шарит глазами по стенам в поисках следящихустройств?.. Не нравится мне такое, не нравится… Я старый человек, многоевидал, потому и говорю – не нравится. За долгую жизнь у человека… у старыхлюдей, вырабатывается особое чувство, как у собак и муравьев, что чуютприближение землетрясения.

Лютовой посмотрел с интересом.

– И что же чуете?

Немков зыркнул на него из-под мохнатых бровей сердито, безсоседской приязни.

– Напряжение. Пока только напряжение земной коры.

Наступило молчание. Некоторое время слышно было, как Бабуринприхлебывает чай, шарит в вазе, выбирая сухарики с орешками, затем Майданов,наконец, сообразил, на что намекает Немков, сказал с веселым удивлением:

– Батенька… да вы антисемит!

Страшное обрекающее слово ударило как молотом. ВокругНемкова раньше сразу образовалась бы пустота. Майданов смотрел на него, ужеповерженного, расплющенного, уничтоженного до седьмого колена, однако Немков ссамым грустным видом кивнул, сказал медленно:

– Вся ирония в том, что я как раз Кацман ПьецухАбрамович. В шестнадцать лет, когда получал паспорт, удалось сменить имя,отчество, фамилию, пятую графу. Это все ерунда! Кто хочет оставаться евреем,тот останется. Я – остался. Мои работы по истории еврейской диаспоры можетепочитать в Вестнике Академии наук, в различных тематических сборниках… Я –старый человек, мне скоро девяносто, я много видел, много знаю, а самое главное– мною уже не двигают простенькие эмоции, что двигают человеком оч-ч-ч-ченьдолго!.. Я могу видеть вещи такими, какие они на самом деле, а не так, какхочется.