– А где Лямпе? – шепотом спросила ПолинаАндреевна.

Коровин голос понижать не стал:

– Понятия не имею. Как ни приду, его все нет.Пожалуй, уже несколько дней его не видел. Сергей Николаевич у нас личностьсамостоятельная. Должно быть, открыл еще какую-нибудь эманацию и увлечен“полевыми экспериментами” – есть у него такой термин.

Владыка остался у порога. Глядел на затылоксвоего духовного чада, часто-часто моргая.

– Матвей Бенционович! – позвала госпожаЛисицына.

– Вы погромче, – посоветовал Донат Саввич. –Он теперь откликается лишь на сильные раздражители. Она во весь голос крикнула:

– Матвей Бенционович! Смотрите, кого я к вампривела!

Была у Полины Андреевны маленькая надежда:увидит Бердичевский любимого наставника и встряхнется, пробудится к жизни.

На крик товарищ прокурора оглянулся, поискалисточник звука. Нашел. Но посмотрел только на женщину. Ее спутников взгляда неудостоил.

– Да? – медленно спросил он. – Что вам,сударыня?

– Раньше он про вас все время спрашивал! – вотчаянии прошептала она Митрофанию. – А теперь и не глядит… А где господинЛямпе? – осторожно спросила она, приблизившись к сидящему.

Тот произнес тускло, безразлично:

– Под землей.

– Видите? – пожал плечами Коровин. – Реакциялишь на интонацию и грамматику вопроса, с бредовым откликом. Новый этап вразвитии душевной болезни.

Архиерей шагнул вперед, решительно отодвинувдоктора в сторону.

– Дайте-ка. Физические повреждения мозга – сиебезусловно по части медицины, а вот что до болезней души, в которую, какговорили в старину, бес вселился, – это уж, доктор, по моему ведомству. – И,властно повысив голос, приказал. – Вы вот что, оставьте-ка нас с господиномБердичевским вдвоем. И не приходите, пока не позову. Неделю не буду звать –значит, неделю не приходите. Чтоб никто, пи один человек. Понятно вам?

Донат Саввич усмехнулся:

– Ах, владыко, не по вашей это епархии, ужповерьте. Этого беса молитовкой да святой водицей не изгонишь. Да и не позволюя у себя в клинике средневековье устраивать.

– Не позволите? – прищурился архиерей,оглянувшись на доктора. – А разгуливать больным меж здоровых позволяете? Чтоэто вы здесь, в Арарате, за смешение устроили? Не разберешь, которые из публикивменяемые. И так на свете живешь, не всегда понимаешь, кто вокруг сумасшедший,кто нет, а у вас на острове и вовсе один соблазн и смущение. Этак и здравый просамого себя засомневается. Вы лучше делайте, что вам сказано. Не то воспрещувашему заведению на церковной земле пребывать.

Коровин далее спорить не осмелился. Развелруками – мол, делайте что хотите, – повернулся да вышел.

– Пойдем-ка, Матюша.

Епископ ласково взял больного за руку, повелиз темной лаборатории в спальню.

– Ты, Пелагия, с нами не ходи. Когда можнобудет – кликну.

– Хорошо, отче, я в лаборатории подожду, –поклонилась Лисицына.

Бердичевского владыка усадил на кровать, себепододвинул стул. Помолчали. Митрофаний смотрел на Матвея Бенционовича, тот – встену.

– Матвей, неужто вправду меня не узнал? – невыдержал преосвященный.

Только тогда Бердичевский перевел на неговзгляд. Помигал, сказал неуверенно:

– Вы ведь духовная особа? Вот и панагия у васна груди. Ваше лицо мне знакомо. Должно быть, я вас во сне видел.

– А ты меня потрогай. Я тебе не снюсь. Разветы не рад мне?

Матвей Бенционович послушно потрогалпосетителя за рукав. Вежливо ответил:

– Отчего же, очень рад.

Посмотрел на владыку еще и вдруг заплакал –тихонько, без голоса, но со многими слезами.

Проявлению чувств, пускай даже такому,Митрофаний обрадовался. Принялся поглаживать убогого по голове и сам всёприговаривал:

– Поплачь, поплачь, со слезами из души ядвыходит.

Но Бердичевский, кажется, пристроился плакатьнадолго. Все лил слезы, лил, и что-то очень уж монотонно. И плач был странный,похожий на затяжную осеннюю морось. Преосвященный весь свой платок измочил,утирая духовному сыну лицо, а платок был изрядный, мало не в аршин.

Нахмурился епископ.

– Ну-ну, поплакал и будет. Я ведь к тебе схорошими вестями, очень хорошими.

Матвей Бенционович покорно похлопал глазами, ите немедленно высохли.

– Это хорошо, когда хорошие вести, – заметилон. Митрофаний подождал вопроса, не дождался. Тогда объявил торжественно:

– Тебе производство в следующий чин пришло.Поздравляю. Ты ведь давно ждешь. Теперь ты статский советник.

– Мне статским советником быть нельзя. –Бердичевский рассудительно наморщил лоб. – Сумасшедшие не могут носить чинпятого класса, это воспрещено законом.

– Еще как могут, – попробовал шутить владыка.– Я знаю особ даже четвертого и, страшно вымолвить, третьего класса, которымсамое место в скорбном доме.

– Да? – немножко удивился Матвей Бенционович.– А между тем артикул государственной службы этого совершенно не допускает. `

Снова помолчали.

– Но это еще не главная моя весть. – Епископхлопнул Бердичевского по колену – тот вздрогнул и плаксиво сморщился. – У тебяведь мальчик родился, сын! Здоровенький, и Маша здорова.

– Это очень хорошо, – кивнул товарищпрокурора, – когда все здоровы. Без здоровья ничто не приносит счастья – нислава, ни богатство.

– Уж и имя выбрали. Подумали-подумали иназвали…. – Митрофаний выдержал паузу. – Акакием. Будет теперь АкакийМатвеевич. Чем не прозвание?

Матвей Бенционович одобрил и имя. И опятьнаступила тишина. Теперь молчали с пол-часа, не меньше. Видно было, чтоБердичевскому безмолвие отнюдь не в тягость. Он и не двигался почти, смотрелпрямо перед собой. Раза два, когда Митрофаний пошевелился, перевел на неговзгляд, благожелательно улыбнулся.

Не зная, как еще пробиться через глухуюстенку, архиерей завел разговор о семействе – для этой цели фотографическиекарточки из Синеозерска прихватил. Матвей Бенционович снимки рассматривал свежливым интересом. Про жену сказал: