нее бежевый плащ и коричневую шляпу. Не снимавший своего пальто, он за ней переступил порог кафе, думал, что Мария спустится с крыльца, — и чуть с ней не столкнулся. Она остановилась.

— О, извини.

— Ничего, — машинально ответила она. — Зажигалка у вас есть?

— Ты что же, куришь?

— Пытаюсь бросить. Тяжело без сигарет… привыкла.

Она пошла уверенно и очень быстро.

— Кем ты работаешь? — стараясь не отстать, поинтересовался он.

— А?.. А-а-а. Я пеку разное. Я многое научилась печь, я люблю готовить сладкое. Я научилась печь маковый рулет, шоколадный торт, пирожные с заварным кремом, и сырники с шоколадной начинкой, пряники медовые, пироги со смородиной, и еще блинчики с начинкой, и яблочный штрудель с карамелью… Это целое искусство, что бы об этом ни говорили.

— Любишь сладкое?

— Нет. Есть — не люблю, только печь. Странно? А мне нравится закармливать других! Это интереснее, чем есть самой! А по выходным я даю уроки детям, на фортепиано. Я ненавижу своих учеников! Сплошь избалованные и наглые! Мы такими не были! Но это дополнительный доход. Катю нужно готовить к школе, покупать все, а тетя Жаннетт мало получает, меньше меня. Так что…

Улыбаясь искренне, Мария позабыла о ранней своей неловкости; тело ее стало послушнее, а она будто бы сделалась элегантнее и за лицом более не следила, позволяя ему быть открытым, оживленным, с естественной краской ближе к скулам. Шаг ее был ровен и неспешен, как на прогулке, и несложно было ей соответствовать сейчас.

— Да, а почему вы так легко одеваетесь? — спохватившись, воскликнула она затем. — У вас должна же быть шинель! А вместо нее вы в этом пальто… в нем, должно быть, холодно! У меня вот пальто новое украли. Это смешно, я знаю! Я шла с работы, сошла уже с трамвая, а он… просто стащил его с меня и убежал! Я ничего не успела сделать, даже не вскрикнула! Я опешила, я… Забавно это, должно быть, да?

— Ты мерзнешь, получается?

— Нет. Я бы не сказала…

Обоим стало неловко. Как естественно, внезапно нашло на них спокойное настроение, так и теперь оно сменилось смущением и желанием отвернуться и смотреть мимо.

Мария обрадовалась, встретив на вокзале Катю и Альберта; те ожидали почти полчаса и уже поругались по пустяку.

— Я вообще с ним разговаривать больше не буду! — громко сказала Катя, проходя с Марией в вагон. — Пусть вон с Гарденбергом разговаривает! Отличная пара получится! Это модно нынче, вот!

Мария в ужасе покраснела и зашептала умоляюще Альберту:

— Извините, извините нас, Альберт, я не уследила! Она не понимает, что болтает!

— Еще как понимаю! — изображая опытность, перебила ее Катя. — Я знаю больше, чем ты думаешь. Это ты все играешь невинность, а сама?

— Ах, так! — обиженно ответила Мария. — Ну, знаешь ли! Извините, Альберт. Тетя ее не воспитывает! Тетя все ей позволяет, любую… глупость, пошлость!

— Эх, Катя, Катя… — шутя, сказал Дитер, — выпороть бы тебя ремешком!

— Ага! Конечно! — с ухмылкой ответила та.

— Что вы говорите?.. Ремнем! Ужасно! — покраснев, воскликнула Мария. — Нельзя никого пороть! Нельзя! И это слабого, женщину…

— Ты неправильно меня поняла, наверное.

От слов его Кате стало смешнее прежнего; она закусывала губы, чтобы не рассмеяться на весь вагон, и дрожала плечами и шеей. Мария, чтобы не смотреть на обоих, все еще красная, уткнулась уже в книгу. Альберт, скрывая любопытство, уставился в окно; лицо его было жадно и необъяснимо красиво в этом выражении.

Не найдя занятия, Дитер посматривал по сторонам, на чужих людей; раза четыре натыкался на Марию — пока та, оторвавшись от книги, у него прямо не спросила:

— Что?..

— Ничего, — тихо ответил он.

Альберт и Катя дружно уставились на них.

— Что? — снова спросила Мария, на этот раз у них.

Те промолчали и, испугавшись, отвернулись.

На месте Катя сразу увела Альберта вперед, попросив найти киоск с лимонадом. Альберт поначалу оборачивался через плечо, на отставших, но Катя упрямо тянула его за собой, словно забыв, что они приехали не одни.

— Мы что, будем гулять, отбившись друг от друга? — спросил после паузы он.

— А вы что, не сможете за меня заступиться?..

Самолеты и их шоу мало занимали приехавших: тут больше пили, грабили, женщины искали работу, смеялись за кружками свежего пива. Теперь уже Альберт вел за собой Катю, не желая, чтобы она смотрела на всякие «безобразия». Ей же очень хотелось посмотреть на проституток, и она обижалась, что Альберт не считается с этим.

— Ну! А мне хотелось посмотреть!

— Не на что там смотреть! Посмотришь на самолеты! Ты хотела газировку? Получай свою газировку!.. О, нагнали все-таки! — окликнул он Дитера, чтобы Катя перестала с ним спорить. — Идите сюда! Ведите его сюда, Мария! Вы стрелять будете. Я вам заплачу.

— Зачем это? — недовольный, что его отвлекли, спросил Дитер.

— Выиграйте в тире для Кете… что ты хочешь, Кете?

— Ой, я хочу… ту штуку, вон! Я видела такую в школе!

— Что, подшипник?

— Да не подшипник это! Это такая штука, что вечно крутится! Как волчок.

— О-о-о… Какой ты еще ребенок, оказывается. Ну, постреляйте, что вам стоит? — мило говорил Альберт. — Я заплачу. Не расстраивайте девочку.

— Вы не умеете?

— С чего бы мне уметь?..

Узнав в нем военного, хозяин попытался отказать, но, чтобы не выслушивать претензии, потом нехотя выдал ружье.

— О, вы просто чудо! — впечатленная, сказала Катя. — Я в вас не сомневалась! Хотите, покажу, как это работает?..

Дитер, улыбаясь, смотрел, как она возится с полученной от него игрушкой.

— Я в детстве играл в солдатиков, — зачем-то сказал он ей.

— Какой вы старый! — со смехом сказала Катя. — Из наших мальчиков никто в них не играл. Мы играли в гонки. Ну, еще были плюшевые — но в них мало кто играл.

— Боюсь вообразить, во что полюбит играть новое поколение.

— Вы-то не стойте, — напомнила Катя весело и ласково. — С нами вам скучно, я знаю.

Убрав с ее лба случайную прядь, Дитер отошел.

— А вы во что играли, Альберт? — поинтересовалась Катя не без иронии.

— Да ни во что. Я книжки читал.

— Как знала. Серьезным людям это не положено.

Старательно избегая Дитера, она с Альбертом ходила от одного киоска к другому, рассматривая выставленное, но более ничего не прося и радуя этим его.

Потом пошли смотреть самолеты.

— Что они все ржавые? — возмутилась, к ним приблизившись, Катя.

— Ну, может, это естественный оттенок.

— Что-то не верится. Как же плохо у нас все с армией, со всем!

— У нас? — спросил Альберт.

— А что, не у нас?.. Что за намеки?

Она встала, ковыряя