девчонка, которая обмочилась и пытается не заплакать.

Тут я подумала, что уже хватит.

Беспомощная раздетая девушка, привязанная к стулу в грязном вагоне с сатанинскими знаками на стене. И две нависшие над ней ведьмы с дикими глазами, одна из них – с мясницким ножом в руке. Я увидела сцену будто на экране: униженной королеве выпускного бала вскоре перережут глотку два монстра, порожденных ею самой, но зрителям не нужны ни герои, ни злодеи, а только кровь. Я видела голливудскую картинку, однако ощущала запах мочи, и близко не гламурный, и пленница из Никки Драммонд вдруг превратилась в обычную девчонку, жалкую и напуганную, и в качестве зрителя мне очень хотелось, чтобы ее спасли.

Все по-настоящему, подумала я. Но настоящим было и другое. Туманные воспоминания о руках на коже. Доказательства, запечатленные на видеопленке: лица, голоса и смех. Выведенные черным маркером буквы, которые я сдирала с тела, вкус рвоты и чужой слюны, который я выкорчевала изо рта, ползучие пальцы, которые подчинялись приказам Никки. Это было, было, было.

– Не воображай, что нам тебя жаль, – сказала Лэйси, и я взяла себя в руки. Она права.

Настоящей была пустота, которую оставила позади себя Лэйси, и ложь, за счет которой меня заставили ее прогнать. Я поверила Никки, позволила ведьме наложить проклятье на Лэйси. Лэйси жила в машине. Пока я колупала в торговом центре замороженный йогурт и спорила, можно ли хотеть Аладдина, если он мультяшный герой, Лэйси была одна. Я бросила ее – потому что меня заставила Никки.

– Я пить хочу, – пробормотала она.

Лэйси фыркнула:

– Ты шутишь, да?

– Я хрен знает сколько здесь торчу! – заорала Никки. – И хочу пить.

– Идея, – весело объявила Лэйси. Лэйси обожала идеи. – Декс, принеси-ка то ведро.

Мне захотелось крикнуть Никки в лицо: видишь, сучка, вот что значит веселиться, вот как выглядит гений. Идея просто отличная. Дадим девочке напиться.

Ведро было изъедено чуть ли не вековой ржавчиной и почти до краев наполнено грязной водой.

Она затрясла головой:

– Нет.

– Ты ведь хочешь пить, так? – Держа в руке нож, Лэйси схватила ее за волосы и дернула вперед с такой силой, что Никки вместе со стулом рухнула на колени, а ее губы почти нырнули в ведро.

– Не желаешь отхлебнуть?

– Отпусти. – Никки уже не кричала, а шептала. – Пожалуйста, не надо.

– Какая привереда, – усмехнулась Лэйси.

Вдвоем мы подняли ее с колен; она оказалась тяжелой, зато больше не сопротивлялась. Так было гораздо легче.

– Ты понимаешь, что это похищение, да? – спросила Никки. В голосе уже нет слабости и дрожи, словно она сбросила бесполезную кожу и выставила напоказ твердые жемчужные кости. – У вас будут дикие проблемы, как только вы меня отпустите.

– Пока что-то не хочется, – заметила Лэйси.

– Что вы задумали – убить меня?

– До чего же мило, когда ты прикидываешься храброй. – Лэйси повернулась ко мне. – Декс считает, что ты ничего не расскажешь. По ее мнению, ты слишком боишься, что подумают люди. Посмотри-ка, как хорошо она тебя знает.

– Лучше, чем тебя. Не так хорошо, как я знаю тебя.

Лэйси приблизилась к ней вплотную. Я крепко держала в руке фонарик. Луч сверкнул на лезвии ножа.

– Расскажи ей, что ты сделала, – потребовала Лэйси.

Никки попыталась рассмеяться:

– Вряд ли тебе захочется.

– На той дурацкой вечеринке. Расскажи ей, что сделала, и попроси прощения.

– Оно тебе надо, Ханна? Ты поверишь, что я искренне попрошу прощения с ножом у горла?

Никакого ножа у ее горла не было.

А потом появился.

– Лэйси, – сказала я.

– Все в порядке.

Все и было в порядке.

– Расскажи ей, – велела Лэйси. – И мне расскажи. Давай послушаем твое признание.

Никки сглотнула, и лезвие ножа прижалось к ее горлу.

– Если хочешь, чтобы я говорила, отойди, – пробормотала она, едва шевеля губами. И очень-очень прямо держа голову.

– А ты говори аккуратнее, – посоветовала Лэйси.

Никки опять сглотнула:

– Мы просто веселились. Помнишь, как мы с тобой веселились, а, Лэйси?

Не отрывая взгляда от Никки, Лэйси спросила:

– Тебе было весело на той вечеринке, Декс?

– Нет, не было. – Возле ног у меня стояла бутылка скотча, украденная у родителей. Я отхлебнула из нее, наслаждаясь разливающимся теплом. Снаружи было холодно, но в нашем маленьком вагончике – жарко, во всяком случае мне. В голове шумело, в ушах звенело. Глотку лизал огонь.

– Ты позволила ей напиться, – заметила Лэйси.

– Она уже взрослая.

– Ты позволила ей напиться, и она вырубилась, а потом…

Никки молчала. Я не заметила, чтобы Лэйси пошевелила рукой, но Никки застонала.

– Потом мы немного повеселились, как я и сказала.

– Ты сняла с нее одежду.

– Вроде бы.

– Ты позволила своим идиотам-друзьям лапать ее.

– Ага.

– Щупать ее.

– Ага.

– Трахать ее.

– Лэйси… – вмешалась я. – Не надо.

Я хотела знать; я не хотела знать; я не могла.

Я отхлебнула еще виски.

– Нет, – возразила Никки. – Я же не гребаная социопатка. В отличие от некоторых.

– Просто извращенка, – сказала Лэйси. – Которая снимала все это на папочкину камеру. Расскажи нам, как ты заставляла их куражиться над ней. Это все равно тяжкое посягательство, ты же понимаешь? Возможно, изнасилование.

– Прекрати, – сказала я.

– Я ее даже не тронула, – возразила Никки.

– Конечно, – согласилась Лэйси. – Лично ты – нет. Не твой метод. Но идея была твоя.

– Хватит, – попросила я.

Это уже слишком.

Слишком.

– Ничего страшного не случилось, – сказала Никки. – Слушай, знаю: я сглупила. Знаю, я стерва. Но ведь ничего страшного не случилось.

Эти слова. Как она могла так думать. Как могла выговорить такое: ничего страшного. Будто меня там вообще не было. Не было меня, не было и жертвы.

– Она хочет услышать, как ты просишь прощения, – сообщила Лэйси. – И советую тебе говорить искренне.

Ни единого шанса. Теперь я понимаю – теперь-то мне легко понять. Но в ту ночь я любила Лэйси за эти слова больше всех на свете. Она была как дикий зверь, как ураган, и весь праведный гнев, спрессованный в этой хрупкой темноглазой девочке, она направила на мою защиту.

– Я сожалею, – тихо сказала Никки. – И если уж на то пошло, я не вру. Прости, Ханна.

– Ее зовут Декс.

– Угу.

– Скажи.

– Прости, – проговорила она, – Декс.

– Достаточно, Декс? – Она не спросила, стало ли мне легче. Хотя мне скорее стало легче, когда Никки призналась в содеянном. И когда я поняла, что в моих силах наказать ее.

Считалось, что я совсем не такая. Я была примерной девочкой, а примерные девочки не должны получать удовольствие от чужих страданий. Но я получала и не видела в этом ничего постыдного.

– Я хочу,