– Сожалею о твоей матери, – шепчу я.

В глазах Селестры мелькает боль, которая разрывает меня на части.

Ее плечи опускаются, и слезы, сверкая на солнце, стекают по щекам.

– Я тоже, – отвечает она. – По крайней мере, она обрела покой. Теперь она принадлежит только себе.

Как и мой отец.

К нам подходит Люциан, с его бока свисает окровавленный меч.

– Он умер? – спрашивает воин, глядя на обезглавленное тело у наших ног.

Конечно же, он имеет в виду Сирита. Но перед моими глазами всплывает другое лицо.

Мика.

Я шепчу его имя, и Селестра напрягается. Я не жду, пока она заговорит, потому что захлебываюсь в горе.

Я беру себя в руки и подхожу к телу друга.

Он лежит на боку с широко распахнутыми, испуганными глазами. Я опускаю его веки. Надеюсь, где бы сейчас ни была его душа, он смог хорошенько рассмотреть битву перед тем, как уйти.

– Мы сделали это, – шепчу я ему на всякий случай. – Мы спасли всех.

Я сжимаю руку Мики.

Мой друг. Мой брат. Моя семья.

Губы Селестры дрожат, когда она хватает меня за плечо. Слезы снова угрожают политься из глаз, но она сдерживает их.

Возможно, она будет оплакивать его позже. Сейчас Селестра остается сильной ради меня.

Мою грудь сотрясают рыдания: без Мики мир утратил свои краски. Друг всегда был рядом со мной: каждый неудачный план, каждую уловку и авантюру мы придумывали вместе во время тренировок Последней Армии или в тавернах по вечерам.

– Мы похороним прах Мики здесь, – говорит Селестра. – И посадим большое дерево в его честь. Так мы поступим со всеми воинами Последней Армии и Полемистеса, погибшими сегодня. Они заслуживают почестей за свою жертву.

Я качаю головой и вытираю слезы.

– Нет, – возражаю я. – Мика хотел бы вернуться домой к своей семье.

Он не был сиротой, как я, или брошенным ребенком, как Селестра. Его любили и лелеяли, и семья захочет похоронить Мику сама. Я не отниму у них шанса оплакать сына и попрощаться с ним в последний раз. И когда они это сделают, я дам им знать, что он умер, спасая мир.

– Они бы гордились, – произносит Люциан.

Его голос все еще хриплый от напряжения, и, хоть кровь капает у него из живота, он держит голову высоко, не обращая внимания на рану.

Неважно, что на пляже все замерли. Большинство бросило оружие на землю, ожидая новых приказов.

Люциан держит меч в руках, еще не веря, что все кончено.

– Каждый, кто погиб в этой войне, был бы горд, – произносит он. – Включая Эльдару.

Я напрягаюсь.

– Живым легко так говорить.

– Для живых нет ничего легкого, – возражает Люциан. – Мы должны помнить.

Его тон несколько смягчается. Насколько вообще может смягчиться глубокий баритон.

– Мы всегда будем помнить, – объявляет Селестра достаточно громко, чтобы это прозвучало как приказ всему миру и двум армиям, которые до сих пор толпятся вокруг. – Мы будем вечно помнить этот день и каждого погибшего.

Мои плечи расслабляются, вся тяжесть мира исчезает.

– Что нам теперь делать? – спрашиваю я. – Больше не осталось врагов, с которыми нужно сражаться.

– Враги повсюду, – не соглашается Люциан.

Настоящий воин.

– Но об этом позже. Пора начинать, – говорит он.

Селестра стонет.

– Я думала, мы только что закончили.

– Мы должны начать новый порядок, – поясняет Люциан.

Взгляд Селестры ужесточается, а брови сурово сходятся на переносице.

– Мы не будем отдавать приказы, – протестует она. – Их время прошло.

– Новый уклад мира, – поправляется Люциан.

Он указывает на солдат, которые неуверенно смотрят на нас, ожидая речей или приказов. Теперь, когда оба их лидера мертвы, они глядят на нас так, будто мы можем дать хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне.

Люциан делает шаг вперед и прочищает горло.

– Люциан… – начинает Селестра, но резко выдыхает, потому что он обращается к толпе воинов Полемистеса и солдатам Последней Армии.

Они жадно наблюдают за ним, ожидая услышать новый план будущего.

Долгое время мир утопал в неопределенности и войне, но теперь, когда воцарился мир, никто из них, кажется, не знает, что с этим делать.

– Поклонитесь, – кричит Люциан. Он обращается к бывшим врагам и союзникам.

Селестра тяжело вздыхает, и ее глаза расширяются, точно на нее нисходит озарение, что сейчас произойдет.

– Поклонитесь своей новой королеве Шести Островов, Селестре Сомниатис!

И каждый воин склоняет голову.

Глава 50

Селестра

Большинство тел сожжены морским батальоном на погребальных кострах на южных берегах острова. Это кажется наиболее подходящим для павших солдат, но воины Полемистеса должны быть похоронены в доспехах и с мечами, поэтому остров разделяется.

Тем не менее я забочусь о том, чтобы каждый солдат, независимо от места его рождения, получил одинаковое уважение в загробной жизни и смог найти Реку Памяти.

Каждый из них упокоен как равный.

Похороны моей матери – единственные, которые отличаются обычаями. Я укладываю ее на плот из маргариток и незабудок, ее руки связаны.

Люциан сказал, что таков обычай ведьм в Тавме.

Думаю, маме бы понравилось.

Это подарит ей хоть какое-то упокоение.

Я плачу, когда тело матери опускают в землю, а песок сыплется на ее лицо, как поток пресной воды. Это дарит покой не только Теоле, но и мне. Последней ведьме Шести Островов.

Я плачу целыми днями, мои глаза красные и опухшие. И лишь когда Ирения повторяет мне рассказы об Асклепине и загробной жизни, которая ждет всех ведьм, мои слезы останавливаются.

Если эти истории правдивы, я надеюсь, что богиня примет мою мать с распростертыми объятиями и подарит ей прощение.

Что касается Сирита… Ему прощение не светит.

Его тело сбросили в воды Бескрайнего моря, где он осел на дно грудой костей. Ненужный и позабытый.

– Все готово? – интересуется Нокс.

Я киваю, когда Люциан загружает последний чемодан в корзину бабочки Лео.

Нам предложили корабль, чтобы вернуться в Вистилиаду с телом Мики и телами всех солдат Последней Армии, у которых дома остались семьи. Но бабочка привела нас сюда, и я думаю, что именно она должна принести нас обратно.

Это единственное, чему я доверяю в этом путешествии.

– «Нет» хороший ответ? – спрашиваю я Нокса. – Не уверена, что когда-нибудь буду готова ко всему, что грядет впереди.

Я испытала облегчение, когда большая часть Последней Армии, которую мы захватили у Сирита, добровольно согласилась присоединиться к нам. Они испытывали благодарность за то, что им больше не нужно служить кровожадному королю. Но сдались не все.

Почти восемьдесят человек отказались сложить мечи, и их силой пришлось тащить с кораблей и