Однако кульминация успеха молекулы амфетамина приходится на время боевых действий 1940‐х годов: «Имя противника… усталость. Странный, неуловимый враг, который регулярно валит солдат с ног, принуждает к отдыху»1673. Первитин мог бы предохранять от этого. В первые недели конфликта препарат внушал уверенность Генриху Бёллю, будущему лауреату Нобелевской премии: «Конечно, я очень устал. <…> Но я должен суметь не заснуть. Первитин скоро подействует и поможет мне справиться с усталостью»1674. Именно это обещают заводы Теммлера, производящие в день почти миллион таблеток, «наводняющих» вермахт и люфтваффе после выполнения «гигантских заказов»1675. Это подтверждает и Хайнц Гудериан, бранящий своих солдат во время форсирования Арденн: «Я требую, чтобы вы при необходимости не спали три дня и три ночи»1676. Таким образом, «молниеносная война» впервые поддерживается универсальным наркотиком: «Блицкриг был проведен благодаря метамфетамину, не говоря уже о том, что он был основан на употреблении метамфетамина»1677.

Другие бои показывают также массовое потребление наркотика в войсках союзников: в ходе наступления на Эль-Аламейн в 1942 году танкисты 24‐й бригады, воспользовавшись «огромными дозами бензедрина, розданными накануне атаки», совершили прорыв, но потеряли 80% личного состава1678; во время битвы за Британию в 1940–1941 годах британское Министерство снабжения раздало 72 миллиона таблеток бензедрина пилотам союзников для большей концентрации внимания, лучшего прицеливания в ночное время, превосходства над более тяжелыми бомбардировщиками люфтваффе; после этого таблетки получили новые названия: «co-pilot», «wake-up», «eyes-openers»1679. Образ химического потенциала здесь в значительной степени превосходит старый образ потенциала энергетического. Появилась целая вселенная стимуляторов, которые поначалу были чем-то вроде тяжелой артиллерии, а затем, в результате совершенствования биологической науки, стали тонкой материей, которая должна была произвести революцию в нервных центрах, прежде чем потерпеть неудачу.

От гормонов к «стрессу»

Открытие гормонов в межвоенный период обогащает видение усталости и в другом аспекте биохимии. Оно приводит к революции в мысли, смещению взгляда в сторону новых ожиданий, источников, объектов, улавливанию того, что уже открыто в области психологии, чтобы расширить видение, если не сказать обновить его.

Ганс Селье, биолог из Монреальского университета, в 1920‐х годах занимавшийся вопросами функционирования эндокринных желез, отмечал внезапное усиление гормональной секреции и внутренние расстройства в случае шока, агрессии или «напряженной» ситуации. Для начала надо оценить разнообразие событий: телесные повреждения, несчастья, интимные переживания, всякого рода расстройства, различные приступы. Наступает хаос, буйная и беспорядочная лихорадка, возможно даже «заражение» избытком реактивных и гормональных смесей. В основополагающей статье, опубликованной в журнале Nature в 1936 году, такие источники дискомфорта описываются как «вредные агенты» (nocuous agents)1680. Исследование проводилось на крысах. Ситуации, вызываемые в данном конкретном случае, многочисленны: «воздействие холода, чрезмерные физические нагрузки, интоксикация, травма, хирургическое вмешательство…»1681. Получаемые реакции всегда идентичны: «увеличение тимуса, изменение надпочечников, потеря мышечного тонуса, снижение температуры…». Шок создает разрыв и отклонение, потерю адаптации; однако вскоре рождается спасительная реакция, которая во второй раз способствует выносливости, возвращает равновесие: порядок вернулся, нормальность восстановлена. Организм защищает себя. Если же агрессия систематически повторяется, проблемы становятся непреодолимыми. Защитная реакция слабеет. «Сопротивление уступает», наступает «истощение», под действием непреодолимо усиливающихся симптомов животное гибнет. Все кончается фатальной депрессией, символизирующей окончательно установившуюся «усталость».

Впервые появившееся здесь слово «стресс» обозначает нарушения всех видов, вызванные «агрессией» или слишком затянувшимся «шоком». Изобретению термина благоприятствовал контекст: в начале XX века изучалось сопротивление материалов – бетонов, волокон, металлических сплавов, калиброванных сталей – и использовались такие методы воздействия, как сжатие, скручивание, растяжение; все эти материалы поддаются очень незначительным воздействиям, после чего либо восстанавливают свою первоначальную форму, либо уступают натиску1682. Слово создает образ, обретает специфику, становится интернациональным и обозначает вредное влияние веществ и напряжений на «организм», всякого рода атаки и давление на индивида, приводящие к истощению.

Проведение параллелей с тем, что происходит с людьми, может стать обычным явлением. Оригинальность метода заключается во взгляде на «пострадавшее» существо как на «целое» и с точки зрения перенесения агрессии, и с точки зрения реакции на нее. Источников усталости становится больше, углубляется «глобальное» видение, которое уже появилось в некоторых исследованиях1683. Это центральный образ, сочетающий в себе органическое и ментальное; при описании этого образа Уолтер Кэннон использует выражение «мудрость тела», говоря о поведенческой целостности1684. Возможных «стресс-факторов», воспринимаемых в категориях «шоков», становится все больше, смешиваются физические и психологические повреждения, телесные раны и интимные переживания, мышечное утомление и моральная усталость – поле травм становится все шире… Истощение проникает все дальше, сопротивление сломлено и не восстановлено. Регистры рассматриваемого поведения множатся как никогда прежде: профессиональные требования становятся все жестче, и это «сводит с ума»1685, «постоянный и в конечном счете изматывающий жизненный стресс» вызывает «преждевременное старение»1686, в результате повторяющихся эмоций возникает аменорея1687, отсутствие адаптации к новым или неожиданным ситуациям влечет за собой каскадные «нервные расстройства» – в конечном счете любое нарушение порождает сбой в поведении и сбивает существующий баланс.

Во второй трети XX века термин «стресс» становится всеобъемлющим, более глобальным, чем все предшествующие ему выражения. Возможных источников усталости и изнеможения становится все больше, индивид помещается в центр процесса, вокруг него собирается все, что влияет на его целостность, все, что его тревожит или разрушает.

ГЛАВА 27. ОТ «НОВОГО ЧЕЛОВЕКА» К ТРАГЕДИИ

С одной стороны, в понятие стресса входят почти современные расстройства; понятия травмы или нехватки чего-либо в организме уточняются и диверсифицируются, предпочтение же отдается индивидуальной целостности – при этом выявляются ее слабые места, вплоть до распространенных сегодня эмоциональных расстройств. С другой стороны, в 1920–1930‐х годах ужесточилось сопротивление стрессу – это было вызвано опасением, что индивидуальность может оказаться уязвимой. Вследствие этих опасений мобилизуется мощь коллектива, изменяется отношение к понятию «мужественности». Об этом свидетельствуют тоталитарные государства, в которых убежденность в правоте системы доходит до фанатизма, любые недостатки отрицаются, создается все более закаленный «новый человек»; все это в конечном счете открывает неизведанные горизонты усталости.

Несомненно, появление такой «глобальной» политики объясняется контекстом: прогресс человека и страхи, которые он может спровоцировать, страх нового расслоения или страх демократических конфликтов, угрожающий утопическому видению предстающей в мечтах единой «нации», ее квазирелигиозной защите; беспрецедентная терпимость к возможной жестокости по отношению к «неугодным», вызванная началом Первой мировой войны; наличие в распоряжении властей «колоссальных средств коллективной мобилизации»1688 и организации – «детищ» технических революций; крупномасштабное планирование, проявившееся в ходе Первой мировой