– Не понимаю, о чем ты.

– Я знаю, что ты держала меня здесь, чтобы мои силы не проявились, – сказала Персефона.

Деметра слегка приподняла голову.

– Это было ради твоего же блага. Я делала то, что считала нужным.

– Ты делала то, что считала нужным… – повторила Персефона. – А ты когда-нибудь задумывалась, как я себя при этом чувствовала?

– Если бы ты только послушалась меня, ничего бы не случилось! Ты никогда не возражала, пока не уехала. И тогда ты изменилась. – Деметра произнесла это так, словно это было ужасно – словно ее возмутило, кем стала Персефона. Вероятно, так и было.

– Ты ошибаешься, – возразила Персефона. – Я всегда мечтала о приключениях. Мечтала жить вне этих стен. Ты знала об этом. Я умоляла тебя.

Деметра отвела взгляд.

– Ты никогда не давала мне выбора…

– Я не могла, – рявкнула мать, а потом сделала глубокий вдох. – Полагаю, это уже не важно. Все случилось так, как предсказывали мойры.

– Что?

Мать пронзила ее свирепым взглядом:

– Когда ты родилась, я пошла к мойрам и спросила их о твоем будущем. Богини не рождались уже много веков, и я волновалась за тебя. Они сказали мне, что тебе суждено стать царицей тьмы, невестой смерти. Женой Аида. Я не могла позволить этому случиться. Я сделала все, что смогла, – спрятала тебя вдали от всех ради твоей безопасности.

– Нет, не ради моей безопасности, – ответила Персефона. – Ты сделала это, чтобы я всегда нуждалась в тебе, чтобы ты не осталась одна.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, прежде чем Персефона добавила:

– Я знаю, что ты не веришь в любовь, мама, но у тебя не было права прятать меня от моей.

Деметра ошарашенно заморгала:

– Любовь? Ты не можешь… любить Аида.

Ей и самой хотелось, чтобы это было не так, потому что тогда она бы не чувствовала эту боль в груди.

– Видишь ли, в чем проблема: ты всеми силами пытаешься контролировать мою жизнь. Но ты ошибаешься. Ты всегда ошибалась. Я знаю, я не та дочь, о которой ты мечтала, но я та дочь, которая у тебя есть, и если ты хочешь остаться в моей жизни, то позволишь мне жить так, как я живу.

Деметра сверкнула глазами:

– Так вот, значит, как? Ты пришла сказать, что предпочла мне Аида?

– Нет, я пришла сказать, что прощаю тебя… за все.

На лице Деметры отразилось презрение.

– Ты меня прощаешь? Это ты должна молить меня о прощении. Я сделала для тебя все!

– Мне не нужно твое прощение, чтобы жить без груза на душе. И я уж точно не буду молить тебя об этом.

Персефона замолчала. Она не знала, чего ждет от матери – может, что та скажет, что любит ее? Что хочет сохранить с ней отношения и что они вместе придумают, как жить в этой новой реальности?

Но она ничего не сказала, и у Персефоны опустились плечи.

Она была эмоционально истощена. Сейчас богиня больше всего на свете хотела быть окружена людьми, которые любили бы ее такой, какая она есть.

– Дай мне знать, когда будешь готова поговорить.

Персефона щелкнула пальцами, намереваясь переместиться из оранжереи, вот только она осталась там, где и была, – в ловушке.

Лицо Деметры потемнело, губы растянулись в кривой улыбке.

– Прости, мой цветок, но я не могу позволить тебе уйти. Только не тогда, когда мне удалось снова тебя заполучить.

– Я просила тебя позволить мне жить. – Голос Персефоны задрожал.

– Ты и будешь жить. Здесь. Там, где тебе и место.

– Нет. – Персефона сжала руки в кулаки.

– Со временем ты поймешь – этот момент забудется, как маленькая точка на бесконечной линии твоей жизни.

«Бесконечной линии жизни». У Персефоны перехватило дыхание. Она не могла представить, что всю жизнь проведет запертой в этом месте – жизнь без приключений, без любви, без страсти.

И не собиралась представлять.

– Все будет так, как прежде, – добавила Деметра.

Но все уже не могло стать как прежде, и Персефона это знала. Она уже познала прикосновение тьмы, ее вкус и жаждала ощущать его снова всю оставшуюся жизнь.

Персефона задрожала, а вместе с ней и земля, и Деметра нахмурилась:

– Что это значит, Кора?

Пришел черед Персефоны улыбнуться.

– О мама. Ты не понимаешь, но все изменилось.

Из земли выстрелили толстые черные стебли. Они поднимались все выше и выше, пока не разбили купол оранжереи, а вместе с ним разрушили и заклинание, что Деметра раскинула над тюрьмой. Потом из стеблей показались извивающиеся серебряные лозы, которые заполнили все пространство, круша остов оранжереи, сминая цветы и ломая деревья.

– Что ты делаешь? – Крик Деметры был едва слышен за скрипом гнущегося металла и звоном бьющегося стекла.

– Освобождаю себя, – ответила Персефона – и исчезла.

Наступил конец учебного года. Вручение дипломов прошло в суматохе черных накидок, белых и голубых кисточек и вечеринок. Это был горько-сладкий конец, и Персефона никогда прежде не чувствовала себя такой гордой, идя по сцене… и такой одинокой.

Лекса проводила все больше времени с Джейсоном, а от матери не было вестей с тех пор, как Персефона разрушила оранжерею. Богиня весны ни разу не возвращалась в «Неночь» и подземное царство, с тех пор как покинула Аида, опутанного ее лозами.

Единственной возможностью отвлечься для Персефоны стала работа. Она перешла на полную ставку в «Новостях Новых Афин» в качестве журналиста, ведущего расследования, в первую же неделю после окончания университета. Она приезжала раньше всех и засиживалась допоздна. А когда ей больше нечем было заняться, она проводила вечера в глубине Сада богов, отрабатывая свои магические навыки.

У Персефоны получалось все лучше, но в то время как ее инстинкт находить силы становился мощнее, ей пока не удавалось в полной мере воссоздать все те трюки, как превращение Минфы в растение и конечностей Адониса в ветви и разрушение дома матери. То, что она теперь взращивала, снова больше напоминало мертвые стебли. И богиня жалела, что не может потренироваться с Гекатой.

Она скучала по Гекате, по душам, по подземному миру.

Она скучала по Аиду.

Персефона часто задумывалась о том, чтобы снова спуститься в подземное царство. Она знала, что Аид не отозвал свое благо, но она слишком боялась, слишком стеснялась и слишком стыдилась, чтобы отважиться на это. Как ей объяснить свое отсутствие? Простят ли они ее?

Чем больше проходило времени, тем меньше Персефона чувствовала себя способной вернуться, и она продолжала свою ежедневную рутину: работу, ланчи с Лексой и Сивиллой, вечерние прогулки через парк.