«НЕ СМЕЙ, ДРЯНЬ! НЕУЖЕЛИ ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО ТВОИНИЧТОЖНЫЕ ПЕРЧАТКИ ЧТО-ТО ИЗМЕНЯТ?» – прошипел Стихиарий.

– Они одни – нет! А это, пожалуй,да! – сказал Шурасино.

Рука борейского мага опустилась в карман. Вотона – холодная, ободряющая тяжесть ручки «Паркер».

«Я всю жизнь мечтал о чем-то особенном, а чтов результате?.. Возможно, тебе повезет чуть сильнее. Дерзай, малыш!» – услышалон голос отца.

Волнуясь, Шурасино бросил ручку в чашу. Бросилнеточно, почти промахнулся, но внезапно давно не пишущий «Паркер» сам изменилнаправление и острием, точно копье, упал в чашу. Чаша звякнула. Теперь она едвауже светилась.

Стихиарий взвыл. Полупрозрачное грязное облакобеспомощно заметалось, то склизким холодом, то жаром обдавая их лица.

– Теперь моя очередь! – сказалрядовой Гуннио и, уже не таясь, достал зеленого медведя.

– Пусть только кто-нибудь попробуетсказать, что это обезьяна! – сказал он с угрозой.

– Разумеется, нет! Какая хорошенькаякошечка! – искренно восхитилась Гробулия.

Но Гуннио ее не слышал. Он нежно подышал наоблезший мех игрушки, ласково потрогал громадным пальцем пуговичные глаза и,решительно шагнув к почти уже померкшей чаше, вложил в нее зеленого медвежонка.

– Убирайся к себе, Стихиарий! –сказал он.

Стихиарий взвыл. В этом вое было все – ибеспомощная ненависть, и злоба, и угроза.

В доме полыхнула вспышка, на миг ослепившаявсех, кто стоял в избушке. Когда Таня вновь обрела способность видеть, онаобнаружила, что чаша исчезла, а с ней вместе растворилось и грязноватоепрозрачное облако. И тут же очнулся Ург.

На деревянном столе лежали зеленый мишкарядового Гуннио и пушистые варежки Склеппи. Рядом с облупленным медальоном ФеоГроттера поблескивала ручка Шурасино.

– Теперь Стихиарий точно не вернется,поскольку изгнан любовью, а не ненавистью, – назидательно произнесмедальон Феофила Гроттера.

– Не вернется? – недоверчивоспросила Гробулия.

– Ни в коем случае! Aequam memento rebusin arduis servare mentem![18]Моя старая магия отлично работает. Обратите внимание, ботинки тоже исчезли.Думаю, они будут сопровождать Стихиария до конца его дней. Так-то! –сказал медальон.

И-Ван вытер с лица кровь и встал. Улыбаясь, онпошел было к Тане, но внезапно что-то остановило его.

– Мардоний! Там Мардоний! – сказалон и, кинувшись к ставням, стал дергать их.

– Дай-ка мне! – деловито сказалГуннио. Он отступил на полшага назад и, ударив в ставни ногой, вышиб их.

В дом хлынул свет. Луг перед избушкой опустел.Мертвяки либо сгинули, либо ушли куда-то, и только вытоптанная травадоказывала, что они действительно тут были. Все кинулись наружу. Воронойкентавр лежал на боку, сжимая в руке окровавленный меч. Весь его круп, плечи иживот были покрыты укусами. Мардоний был в беспамятстве.

Отстранив Ягуни и И-Вана, Шурасино деловитоприсел возле кентавра на корточках и заклинанием остановил сочащуюся из ранкровь.

– Как он? Он… он умер? – хриплоспросил И-Ван.

Шурасино удивленно взглянул на него:

– С чего ты решил? Конечно, красавчикомон больше никогда не будет, но серьезных ран нет. Вены и артерии не затронуты,горло не прокушено. Думаю, я даже смогу привести его в чувство. Нашатырюс!

Мардоний открыл глаза. Он посмотрел сначала наИ-Вана, потом на меч в своей руке.

– Я думал, они меня прикончат, но ихзатянула земля. Затянула, как трясина. Это было не слишком приятное зрелище…Думаю, это случилось, когда… Стихиарий ведь сгинул, не так ли? – сказалон.

– Да, мы его изгнали из этого мира.

Кентавр пошевелил головой. Это движениедоставило ему сильную боль, потому что он поморщился.

– Так я и думал. Мертвяки Варварских Лесовбыли зависимы от него. Теперь на Диких Землях станет спокойнее, – сказалон удовлетворенно.

И-Ван поднял голову и посмотрел на луну:

– И что теперь будет с этим миром?

– А что с ним будет? Ничего. Наш мирбудет жить своей жизнью. Хорошей или плохой – не знаю. Но своей. Сумеют ликентавры вернуть себе свободу – покажет время. Но никакая посторонняя сила ужене вмешается в нашу историю. Да и аура здешних жителей в следующем поколениистанет многоцветной. Все быстро возвращается на круги своя, – сказал Мардоний.

– А что будет с нами? – спросилаТаня.

Кентавр быстро взглянул на нее:

– С вами? Вас удерживала здесь толькомагия Стихиария. Уверен, с минуты на минуту вы вернетесь в свое отражение внезависимости от того, будет у вас такое желание или нет. Пространство быстрозалечивает свои раны.

– Мардоний, пикирующая крепость большеникогда не взлетит! Как ты сумеешь выбраться отсюда? – спросил И-Ван.

– Сдается мне, что сумею. Мне поможетУрг, а возможно, и ваши двойники. Я бы и от вашей помощи не отказался, новзгляни-ка на свои ноги, дружок! – кентавр невольно улыбнулся.

И-Ван торопливо наклонился. Его ноги, хотя онне ощущал пока этого, превращались в спиральные завихрения зеленого тумана инеотвратимо таяли. И-Ван чувствовал себя как джинн, которого затягивает вкувшин. Как кусковой сахар, который медленно тает, опускаясь на дно чашки. Этобыло не больно, но как-то очень уж странно. И вот уже он исчез до пояса ипродолжал таять дальше. Зеленая спираль тумана поглощала его, поднимаясь всевыше по туловищу. Вскоре в пространстве висела одна удивленная голова И-Вана.

– Думаю, твое туловище уже в другомотражении. Поторопись, а то на него еще запрыгнет какая-нибудь потусторонняяголова из тех, что давно дожидались подходящего случая! – насмешливопроизнес Ург.

Но И-Ван не услышал. Он смотрел на кентавра.

– Не бросай Левиафана! Обещаешь? Скажиему, чтобы плыл в открытый океан и не ждал меня больше. Я не уверен, что онпоймет, но все же… Хорошо?

– Обещаю. В крайнем случае, хорошопорывшись в памяти, я припомню даже пару драконьих команд, хотя и не уверен,что он меня послушается, – сказал Мардоний.

– Так что же делать?