Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем временем комментатор закричал:
— Все! Голоса подсчитаны! Отрыв гигантский, победаземлян неоспорима, и они немедленно освобождаются из-под стражи!
Но его мало кто слушал. Вместо этого зал сначала неуверенно,а затем все громче и громче принялся скандировать:
— Костя — принц! Костя — принц!
— Но я не готова… — растерянно пролепеталаЛеокадия.
— Костя — принц!!! Костя — принц!!! —ревела публика.
Я стоял в лучах прожекторов совершенно оторопевший, прижавладошки между ног, и раскланивался. Мне, конечно, было приятно такое всеобщеепризнание, хотя моей заслуги в происшедшем не было никакой. Но мне сильно нехотелось жениться на Леокадии. Стасу-то и то уже не хочется. В то же времяотказаться — значило бы лишить Землю возможности освободиться отподобрения. А разве не за этим мы сюда явились, не для этого столько всегопережили?!
Вот если бы Леокадия вышла замуж за Смолянина, раз он так ейпонравился, все было бы замечательно. Но как перевести на него симпатии толпы?Я этого так и не придумал. Ведь публика и без меня знает о том, что именноСмолянин — избранник принцессы… Эх, разбередили мы в душе народабунтарское начало…
— Слушайте меня, подданные моей планеты! — весомопроизнесла принцесса, и зрители притихли. — Я беру тайм-аут, —заявила она. — Два дня!
— Как, опять?! — взревела публика.
— Да, опять, — отрезала она.
— Но это беспрецедентно! — взвизгнул кто-то.
— Значит, создадим этот прецедент, — вескоответила она и покинула трибуну.
А к нам на сцену выбрался мокрый Смолянин и радостновоскликнул:
— Ну че, клево я прочитал? Кубатай, а ты теперь мнесамый что ни на есть настоящий братишка, раз тоже яйца несешь! Респект тебе иуважуха! Станешь принцем — не забывай!
Оказалось, под водой он не слышал ни песенки Кубатая, ниответа Леокадии и понятия не имел, что она теперь влюблена в него.
И вот мы в замке правительницы.
— Но что же делать, Костя?! — воскликнулаЛеокадия, ломая руки. — Ты хороший! Но, прости, я не хочу за тебя замуж! Яхочу замуж за него! — И она прижалась щекой к плечу Смолянина. Тотнадулся, выпятил грудь и сказал:
— А я что? Я разве против? Я вообще еще женат не был, атут — сразу на принцессе! Не хило, правда? Вот тебе и пенсионер!
— Костя, ты только не обижайся! — снова обратиласько мне девушка.
— Да я не обижаюсь, — отмахнулся я. — Слушай,но в конце концов ты же принцесса. Ну я понимаю, долг, традиции, все такое… Нов экстренном-то случае, неужели ты ничего не можешь сделать по-своему, еслиочень сильно захочешь?
— Против воли народа? Могу, конечно, только я при этомтрона лишусь…
— Развели демократию! — усмехнулся Стас. — Атебе он, кстати, так нужен?
— Кто? — не поняла принцесса.
— Конь в пальто. Трон.
Принцесса, задумавшись, наморщила лоб. Это была явно новаядля нее идея.
— Нет, ну, допустим, ради любви я могла бы кое-чемпоступиться…
— Кое-чем?! — возмущенно воскликнул Кубатай. Снесяяйцо, он теперь постоянно находился в каком-то холерическом возбуждении. —Да ради настоящей любви можно поступиться абсолютно всем! Давайте сбежим!Давайте скитаться, как Бременские… нет, мы назовемся «Беременские музыканты»!Будем ночевать в чистом поле, греться у костра и выступать для простого народа!Прочь тесные душные стены замка! Так всегда, во все века поступали влюбленныепринцессы! Во всяком случае, в сказках.
И он запел, готовый, по-видимому, отработать еще не одиндесяток шоу:
Ничего на свете лучше нету,
Чем бродить друзьям по белу свету,
Тем, кто дружен — не страшны тревоги,
Нам любые до́роги доро́ги…
Когда-то это был наш любимый мультик, и пел Кубатай такзаразительно, что мы со Стасом подхватили:
…Нам любые дороги доро-оги,
Ла-ла, ла-ла, ла-ла…
Леокадия смотрела на нас как на идиотов. И мы уже дошли дострочки «Наша крыша — небо голубое» (я, кстати, всегда удивлялся, почемуэто не самое распространенное название охранных предприятий), когда принцессаохладила наш пыл, резонно заметив:
— Кстати, о небе. А как мы тогда, если я перестану бытьпринцессой, полетим на Землю снимать подобрение? С какой стати космический флотподчинится мне?
— А ты пока не говори никому, — сказал я, понимая,что это не самое удачное предложение.
— Ты забыл, что о своем решении я должна объявитьзавтра?
— А может, вам с Костей заключить фиктивныйбрак? — придумал Стас. — Улететь, а там пережениться?
Леокадия посмотрела на него тяжелым взглядом.
— Я с самого начала чувствовала, Стасик, что мы неподходим друг другу, — сказала она. — Я могу оставить трон, я могуотречься от престола во имя великой любви, хоть мне это и очень тяжело, ведьесть долг, честь, а мои подданные для меня словно дети… Но вот так, «фиктивныйбрак», «пережениться»… Это, Стасик, не мое…
— Ладно, ладно, считай, что я ничего не говорил! —успокаивающе замахал руками тот.
— А может, можно как-то по-другому на Землюсвалить? — подал голос Смолянин.
— О, мой возлюбленный! — вскричала Леокадия, ломаяруки. — Может быть, и можно что-то придумать. Обмануть можно всех, нотолько не себя! В споре с этим юношей, — указала она на Стаса, — яосознала, что нет, я не могу бросить свою планету на произвол судьбы!
— Жалко, — сказал Смолянин. — Но давайтеподойдем к вопросу с другой стороны. Давайте пока подумаем, как, если не спомощью вашего космофлота, можно было бы отсюда свалить, если бы ты все-такипередумала.
— Можно было бы попросить злувов, я уверена, они быпомогли. Можно было бы обратиться к Перевозчику, но его сейчас нет на Леокаде,есть только его сумасшедший брат…
— Стоп-стоп-стоп, — остановил ее Стас. — Ты очем это сейчас?
— Ну, о том странном человеке, который позвал меняспасать Землю. Я прозвала его Перевозчик, потому что он несколько раз мгновенноперемещал меня с Леокады на Землю и обратно с помощью своей волшебной машины. Вподземелье, где она установлена, спрятана клетка с его безумнымбратом-близнецом…
И вот что она нам рассказала. В тот раз, когда Леокадавстречала нас, все было обставлено торжественно, и стартовую площадкутелепортационной машины Перископова перенесли в главный зал планеты, протянув кней кабели. На самом же деле постоянно она находится в подземелье. Перископоввремя от времени появляется там, но обычно там, в клетке, торчит лишь его голыйсумасшедший брат-близнец. Его кормят, поят, а он рычит, воет и просится наволю…