Какой игрой развлекает себя начальство в компании самого нудного сотрудника компании?

– Камень, ножницы, бумага, – вздохнул энтроп, проходя мимо нас. – И развлекает ее то, что я всегда проигрываю.

* * *

Дверь в лаборатории оказалась не заперта. То есть на ней так было написано – «Лаборатории», – хотя лофтовое пространство, куда мы пришли, больше напоминало высокотехнологичное студенческое общежитие. Огромные мониторы соседствовали с деревянными ящиками вместо мебели, сенсорные доски светились многоэтажными формулами и турнирными таблицами, а разбросанные повсюду электронные планшеты, плоские, как лед, были обклеены цветными стикерами с Эйнштейном и аниме.

– Почему вас, блин, так много? – фыркнула Мерит Кречет, дымя посреди этого эклектического великолепия.

Низкая, седая, застегнутая на все пуговицы медицинского халата, она отложила электроную сигарету на заваленный папками стол и приблизилась. Роман Гёте прошел мимо:

– Я предупреждал, что бойкот их решений – профессиональный суицид.

Мерит Кречет поморщилась:

– Спасибо за заботу, конечно. Но в этом плане я гребаный феникс.

На макушке ее, уложенной с чопорностью полувековой привычки, плотно сидели очки. Мерит Кречет стянула их и, обтирая о рукав, вопросительно посмотрела на Лака Бернкастеля:

– Разве штатный конфликтолог не запретил вам общаться друг с другом?

– Только сотрудничать, – вежливо уточнил энтроп.

– Это спойлер?

– Ни в коем случае.

– Еще какой, лиса.

Энтроп бросил в спину Романа Гёте короткий, полный профессиональной учтивости взгляд и поводил кружкой в воздухе:

– Госпожа Кречет, можно сварить у вас кофе?

Ученая махнула рукой куда-то вглубь лофта, за мониторы, ящики и доски, где в отсутствие света угадывались очертания трех закрытых дверей.

– Только будьте готовы, Ваше советнейшество, к дешевой эфиопской горечи по акции один плюс один.

– Вкус моих семидесятых.

Лак Бернкастель вежливо откланялся. Мерит Кречет проводила его таким напряженным взглядом, будто советник госпожи-старшего-председателя был заряженным ружьем в комнате, полной разгневанных людей:

– Редко, когда одна дверь впускает столько проблем разом…

– И вам доброго дня, – мрачно согласилась Ольга.

Мерит Кречет вернулась к нам, задвинула очки на переносицу. Тонкое, оправленное металлом стекло проявило в ее глазах бдительность мудрой, но и хищной птицы:

– Здравствуй, Олья.

– Не припомню, чтобы мы были знакомы.

– Мы знакомы настолько, насколько Хольд умеет знакомить людей, жалуясь на них.

Мерит Кречет щурилась на нее, как на гору в полуденном солнце. Их разница в росте казалась феноменальной.

– Но я хотя бы понимаю, почему ты здесь, – продолжила ученая, переходя ко мне. – А вот о чем он думал, делая преемником тебя?

– Не его, – Ольга дернула плечом. – Ее.

Я вздохнул:

– Пожалуйста, не надо искать в этом скрытый смысл. Он не собирался умирать.

Мерит Кречет сунула руки в карманы халата:

– Он хотел привести тебя в субботу. Знаешь, зачем?

– Поговорить о катализаторе.

– О катализаторе, – откликнулась она эхом. – Вот засранец.

Опустив взгляд, она пошаркала по полу резиновым тапком. На закрытом носу его, перфорированном крупными круглыми отверстиями, я заметил ряд маленьких цветных значков. С Эйнштейном и аниме.

Ученая подсчитала что-то в уме и отвернулась:

– Уверена, что наше общение обернется катастрофой, и все же останься потом. – Ее плечи взмыли вверх, затем опустились, как от вздоха. – Один, с позволения Ольи. Нужно поговорить.

Она вернулась к столу, на котором оставила сигарету. Вокруг него я насчитал восемь стульев. Повесив пиджак на спинку одного из них, Роман Гёте разбирал груду темно-синих, распухших от документов папок.

– Это он? – спросила Ольга, глядя туда же.

– Угу, – ответил я.

Запрокинув голову, она застонала:

– Час назад я верила, что наше положение не может быть хуже. И вот – прихо́дите вы!

– Этот человек и без нас оказался бы здесь, – сказала Ариадна.

– Да! – вскинулась Ольга, но спохватилась, косясь вглубь лофта. – Да, – просипела она. – Только с вами его присутствие значит что-то еще. Чего мы не учли. Не только «Эгиду».

Мы промолчали. Ольга цокнула языком и тоже направилась к столу.

– О чем ты думаешь? – тихо спросил я.

– О том, что камень тупит ножницы, – ответила Ариадна.

Удивленный, я посмотрел на нее.

– Ножницы режут бумагу. Бумага заворачивает камень. Это стратегия непреходящего превосходства. В круговой иерархии, при полном комплекте участников, все побеждают и проигрывают одномоментно.

– Звучит, как будто шансы равны…

– Нет. Глобально мы проиграли.

В затемненной глубине лофта я уловил движение. Лак Бернкастель возвращался с кухни.

– Если госпожа-старший-председатель всегда побеждает его, – продолжила Ариадна, глядя туда же, – значит по правилам круговой иерархии он всегда побеждает того, кто побеждает ее. Она свела нас, чтобы выяснить, кто бы это мог быть. Роман Гёте знает, что видел тебя на конференции не просто так. Ты знаешь, что его дочь – контрфункция. Госпожа-старший-председатель знает то и то и все остальное. Поражение любой из сторон откроет новые пути оптимизации, в первую очередь, для нее. Лак Бернкастель обеспечит, чтобы триумф победителя не зашел слишком далеко.

На подходе к столу энтроп остановился, со сдержанным интересом попробовал кофе.

– Но, погоди… – тихо промолвил я. – Разве в обычной жизни принцип камня-ножниц-бумаги работает?

– Редко, – ответила Ариадна. – Но ты же слышал. Это ее любимая игра.

Отстранившись от кружки, Лак Бернкастель заметил нас и учтивым кивком пригласил к столу.

– У вашего советнейшества озадаченный вид, – заметила Мерит Кречет, когда все наконец расселись. – Семидесятые были не очень?

Лак Бернкастель отставил кофе. Над черной непрозрачной гладью причудливо вились ростки пара.

– Кофе превосходен. Я озадачен своим присутствием здесь. Госпожа-старший-председатель не погружала меня в аспекты работы господина Обержина.

Отец Кристы листал одну из папок, явно не читая. Страницы в прозрачных файликах бликовали под светом мелких потолочных диодов.

– Тебе не нужно их знать, чтобы утверждать: «Эгида» – не черный лебедь.

– И все же я здесь. Хотя свое заключение мог дать еще в лифте.

Мерит Кречет откинулась на спинку стула:

– Планы ГСП неисповедимы…

– Планы ГСП – это математика. – Отец Кристы захлопнул папку и поднял взгляд. – Планы ее давнего соратника – другой вопрос.

Ольга вскинула бровь:

– Прошу прощения? На одного из наших людей совершено покушение. Мы здесь, чтобы узнать почему.

– Покушение? – прохладно уточнил Роман Гёте. – Полагаю, это значит, один – ноль.

– Два – ноль, – поправила Мерит Кречет. – Считая Охру.

– Два – ноль, – легко согласился он. – Еще два держим в уме. Или же, влезая в дела Обержина только потому, что они продолжаются без Обержина, вы намекаете, что, в отличие от вас, нам свои люди безразличны?

Ух, с тоской подумал я. Это будет быстро.

– Бо́льшая часть документации отцифрована для патентного комитета и наблюдательных советов. Но ГСП сказала предоставить всё, – Мерит Кречет кивнула на папки, – и я вытащила всё. Здесь, в общем-то, много рабочих записей, технические всякие… штуки. Ян писал докторскую, фиксировал каждый миллиметр прогресса. Поэтому так много. Ни в чем себе не отказывайте.

Среди темно-синих томов и рабочих планшетов я не мог не заметить всплеск цвета, сигнально-желтого. Папка с анализами, перекошенная от гармошек грамм и бесчисленных скоб, лежала там, где у нее был шанс спасти маму Кристы, – под правым локтем ее отца.

– Когда вы откроете каталог, первым будет черновик автореферата. По существу, это финальная версия, осталось добавить гиперссылки. Она даст вам обобщенное понимание, без