искрой произошло качественное изменение личности? – продолжила Ариадна.

Из упрямого молчание Мерит Кречет стало враждебным.

– Вы издеваетесь?! – не выдержала Ольга. – Пройсс мертв! Обержин мертв! Минотавр практически мертв! Раз за этим стоит кто-то из вас…

– У вас нет этому доказательств, – пожала плечами ученая.

– Все, что происходит, одно огромное доказательство! Пока за этой дрянью не пришли прямиком к Дедалу, из нас никто, кроме Минотавра, не знал ни об «Эгиде», ни об искре, ни…

Ольга дернулась. Я замер, готовясь к взрыву, но вместо гнева и возмущения услышал короткий острый звук. Ольга схватилась за левое ухо.

– Фиц и Элиза… Черт…

– Ты в порядке? – растерялась Мерит Кречет.

– Да, – фыркнула Ольга, отжимая ухо. – Что на проекте делали Фиц с Элизой? Их использовали вместо Фебы и Константина?

– Олья, погоди… У тебя кровь…

– Тогда дайте салфетку – и отвечайте на вопрос! У нас на счету каждая минута!

Мерит Кречет поспешно вышла из-за стола. Ольга поглядела на свои окровавленные пальцы. Харибда, вдруг понял я. Сцилла уличала во лжи других незаметно – лишь Ольга красноречиво менялась в лице. Но я никогда не задумывался, как именно Харибда обеспечивает ее равновесную честность.

Мерит Кречет вернулась с коробом цветных салфеток. Выдернув несколько, Ольга зажала ухо и сухо, игнорируя взгляды, продолжила:

– Что они здесь делали?

Ученая села на место, но с лица ее не сходило сомнение:

– Они всего лишь дети…

– И что эти дети делали для Обержина? Для проекта?!

Мерит Кречет сняла очки, утомленно потерла переносицу и после долгой взвешивающей паузы ответила:

– Я не знаю.

Ольга стиснула зубы:

– Вас назначили преемником Обержина!

– Только по научной части. Я не управляю проектом как проектом.

– Но вам известно все, что происходит здесь!

– И все же я сказала правду, не так ли? – Ученая отложила очки. – Я не знаю, чем они занимались здесь, потому что… Да ничем они не занимались. Иногда они привозили искру, но в основном сидели в этой комнате, дожидаясь Хольда.

– Только вот они напуганы до чертиков! Совсем не так, как будто просто сидели и ждали!

Мерит Кречет развела руками:

– Интересно, и что их могло напугать?..

– Это не смешно! – Ольга с хрустом стиснула салфетки.

– Очень жаль, – поморщилась ученая. – Я не знаю, кому и для чего нужно было их постоянное присутствие. Я могу только догадываться, но здесь все о чем-то догадываются, и ничего хорошего, озвучь мы наши догадки, не получится. Зато я знаю другое, Олья. Эти дети напуганы не «Эгидой». Они уже были напуганы, когда появились здесь, и Хольд… Он пришел не с ними, а за ними. Мы здесь ни при чем. – Мерит Кречет повернулась к Лаку Бернкастелю: – Еще кофе, Ваше советнешейство?

Энтроп внимательно посмотрел в кружку. Судя по наклону, кофе там оставалось не меньше трети. Однако он деликатно допил все залпом и кивнул:

– Пожалуй.

Ученая перехватила кружку и отвернулась:

– Я принесу, если господа переговорщики не против.

Они не были.

Когда Мерит Кречет скрылась в дальнем сумраке комнаты, Лак Бернкастель оглядел стол и обратился к Ариадне:

– Позволите мне тоже взглянуть на досье?

– Что это значит? – нахмурилась Ольга, передавая ему папку. – Что она имела в виду, говоря, что Минотавр пришел за ними?

Ариадна открыла следующую:

– Фиц говорил, что госпожа-старший-председатель сама выбрала их. Возможно, мы недостаточно подумали в этом направлении.

Ольга повернулась на сто восемьдесят градусов, очевидно, приняв что-то на свой счет. Сделав вид, что не заметил этого, я с усердием изучал раскиданные закрытые папки, когда услышал:

– Вы действительно верите в это?

– Что из сказанного показалось вам вопросом веры, господин Гёте?

– То, что атрибуты порождают качественное изменение личности.

Я осторожно поднял взгляд.

– Атрибуты – это вещи, – негромко продолжил отец Кристы. – Предметные окаменелости воли, которую невозможно использовать не по назначению. Они могут вызвать качественное изменение личности, только если ими как следует приложить по голове. – Он посмотрел на Лака Бернкастеля. – Ты так не считаешь?

Энтроп рассеянно перевернул страницу досье:

– Не уверен, что существуют исследования обсуждаемой корреляции. Господин Дедал не предоставляет атрибуты по таким узким вопросам.

– Предсказуемо. – Отец Кристы вернулся к Ольге. – Вот бы все, как Бернкастель, не имели собственного мнения.

– Вы всегда такой невыносимый? – не выдержала она.

– Вопрос, что для вас значит слово «выносить». – Он приподнял руку и поглядел на наручные часы. – Ваш атрибут, госпожа Дедал. Как он называется?

– Это не ваше дело.

– Мы забудем друг о друге, как только выйдем отсюда. Все, что вы скажете, мне негде использовать против вас. Но давайте порассуждаем. ГСП рекомендовала быть непредвзятыми.

Мне по-прежнему беспокоило не-выражение его лица. Он смотрел на Ольгу, только на Ольгу – но так, будто лофт суждено покинуть из них двоих кому-то одному.

– Скажите хотя бы, почему у вас пошла кровь. Дело, несомненно, в атрибуте. – Отец Кристы помолчал, но ответа не было. – Бернкастель. Не поделишься мыслями на этот счет?

Взгляд энтропа остановился посреди строчки. Поколебавшись, он промолвил:

– Кажется, когда-то его использовали для вынесения судебных решений. Одна половина верифицирует чужие слова, другая не позволяет судье лгать самому.

– Прекратите! – вспыхнула Ольга. – Вы не имеете права!

Лак Бернкастель поднял голову, и в искреннем недоумении его промелькнул слабый намек на умиление:

– Мои слова не относятся конкретно к вам. При всем уважении, ваша персонализация атрибута краткосрочна.

Наверное, он пытался быть объективным, но для Ольги у нейтралитета была известная библейская цена.

– Все время говорить правду и вынуждать других делать это, – промолвил Роман Гёте. – Полагаю, у вас немного друзей.

– Оно того стоит, – процедила Ольга.

– Что именно?

– Правда.

– Правда? Или отсутствие лжи?

Ольгу передернуло.

– У меня есть дар. Я вижу несчастных женщин. Из них получаются преданные исполнители.

– Меня не интересует ваше мнение, господин Гёте.

– И все же вы обязаны выслушать его. В правосудии так работает равенство сторон.

Отец Кристы плавно подался вперед. В моей голове завыла аварийная сирена.

– Вы полагаете, что своим давлением не оставляете выбора, кроме как быть честным. Но это говорит только о том, что вы не понимаете природы лжи. Ложь – это реакция. Форма страха, преимущественно. Иногда – попытка легитимизировать нелегитимное, но даже там все диктует острое нежелание что-то терять. Отсутствие лжи – не мысленная чистота и этическая непорочность, как вы себе навоображали, запахнувшись в белое пальто.

Он глядел на Ольгу, как змея, болезненно знакомым оттенком поздней осени. И даже если бы я попросил ее не слушать его, это уже не сработало бы. Я сам слушал его.

– Ваше желание установить правду любым способом созвучно атрибуту лишь на поверхности. В действительности вы не гарант правды, а тайный адепт лжи. Избавив себя от постоянного страха, что вам будут лгать в открытую, вы вынуждаете страх окружающих искать обходные пути. Изощряться. Эволюционировать. Проявляться там, куда вы не смотрите, в том, что вы не спросите. В конце концов, вы защищены только от слов. Не от мыслей и, как наверняка покажет время, не от поступков. Но знаете, у кого еще, госпожа Дедал, есть такая нездоровая тяга